отправляться навстречу новой счастливой жизни. Прикидываясь нездоровой, она симулировала жар, кашель, жаловалась на головную боль, словом, всячески тянула время.
А время шло, как назло, зря. Каждое утро она, улизнув тайком, поджидала у дома барона Лаузаннера Матильду, или попросту Мотьку, служившую у него в горничных. И каждое утро выслушивала от нее неизменное: «Со дня на день уедет! Потерпи еще немного…» Зинаида уже мало верила этим обещаниям, но вот наконец настал долгожданный день. Бывшая сводня задрожала всем телом, когда Мотька сообщила:
— Сегодня! Господин барон уезжают в свою Германию. Приходи, как стемнеет.
— А сторож с собаками? — задохнулась от волнения Зинаида.
— Эва! — отмахнулась Мотька. — Этого дурака я беру на себя. Ты у забора не шастай, не то заметят. Сразу к задней калитке иди. Я тебе отопру…
Едва смерклось, Зинаида вновь пришла к своему бывшему дому. Служанка ожидала ее в условленном месте и торопливо открыла калитку. На мгновение сводня замерла, прислушиваясь. Ей показалось странным, что собаки не лают. Даже сидя на цепи, с другой стороны дома, псы все равно должны были услышать скрип калитки и залиться лаем. Сколько раз они поднимали шум, стоило коснуться доски забора!
— Где собаки? — шепотом спросила она.
— Барон взял их с собой в путешествие, — усмехнулась Матильда. — Эти шавки ему, как дети родные. А сторож давно уж десятый сон видит у себя в каморке.
Слегка успокоившись, Зинаида вошла в дом через черный ход. Матильда вручила ей припасенную зажженную свечу, себе взяла другую. Женщины крались по темному дому почти наугад. Прежде потайной сейф находился в комнате Зинаиды. Однако барон все основательно переделал, переставил переборки, и бывшей хозяйке было совсем не просто сообразить, где вести поиски.
— Да тут все изменилось! — с досадой воскликнула Зинаида, не узнавая решительно ничего. — Если барон перевернул вверх дном весь дом, то, должно быть, и деньги мои нашел!
— Капитальные стены не трогали, — успокоила ее служанка. — Только легкие перегородки поменяли, да кое-где обшивку. А в одной комнате даже обои не стали менять. Лиловые, бархатные, с золотыми узорами — совсем новые, дорогущие…
— Да ведь это моя спальня! — обрадовалась Зинаида. — Я тогда выбрала самые модные обои во французской лавке. Ну хоть не зря деньги выбросила!
И с этими словами переступила порог комнаты с лиловыми обоями.
— Гляди-ка! Даже кое-что из моей мебели сохранилось! — обрадовалась Зинаида и, положив на комод сумку, которую, по всей видимости, заготовила для ассигнаций, направилась к старому резному буфету. Теперь она была убеждена в успехе своего предприятия.
Открыв дверцы буфета, Зинаида принялась вышвыривать оттуда посуду. Фужеры, чашки, блюдца падали на пол и, звеня, разбивались.
— Что ты шумишь! — вскрикнула служанка. — Разбудишь сторожа!
— Плевать! — Бывшая хозяйка публичного дома разом обрела былую дерзость и самоуверенность. — Пусть идет сюда, старый пьяница! Забью ему червонец в глотку, так он еще мне ноги целовать будет! Или ты, Мотька, не знаешь, что все на свете покупается деньгами?! И люди стоят дешевле любого прочего товара! Пятачок — пучок, вот сколько! А деньги — вот они!
Освободив буфет от посуды, она ловко, привычным движением сняла заднюю фанерную стенку. Высмотрев на обнажившихся обоях маленькую золотистую замочную скважину, похожую на крохотного жучка, Зинаида достала ключ, висевший у нее на груди рядом с крестиком, и судорожно повернув его в замке, распахнула дверцу.
Радостный возглас замер на ее побелевших губах. Сейф был пуст.
— Не может быть! — прошептала Зинаида, обливаясь ледяным потом. Горло сжимали спазмы, не хватало воздуха. — Мотька, что я говорила?! Немец проклятый меня таки обокрал!
Не получив ответа, Зинаида обернулась. Ее лицо исказилось от испуга и изумления. Матильды рядом не было, а на пороге комнаты стояли двое: невысокий мужчина во фраке и цилиндре и женщина, одетая, как барыня. Оба держали в руках подсвечники с горящими свечами, их лица были хорошо освещены. В мужчине Зинаида с содроганием признала барона.
— Полагаю, вы будете рады узнать, что никто вас не обокрал, — с легким акцентом произнес он. — Деньгам я нашел наилучшее применение.
— То есть как?! По какому праву вы присвоили то, что я наживала долгие годы честным трудом?! — взвизгнула ошеломленная сводня.
— О правах и честном труде вам лучше помолчать, мадам. Все ваши сбережения были внесены в сиротские приюты и пошли на зимнюю одежду девочкам… Вы ведь, кажется, привыкли покровительствовать именно девочкам? — Алларзон усмехнулся, но его глаза оставались мрачны.
Онемевшая Зинаида не нашлась с ответом. Первым ее порывом было броситься на ужасного «барона» с кулаками, но внезапно ей заступила дорогу незнакомка. Зинаида всмотрелась в лицо женщины и со слабым криком отпрянула назад. Она побледнела так, словно лицом к лицу встретила мертвеца, восставшего из могилы.
— Стало быть, узнала? — едва разжимая губы, спросила виконтесса.
Зинаида молча пятилась до тех пор, пока не натолкнулась на кресло, в которое и опустилась, совершенно обессиленная последними потрясениями.
— Вот так встреча, — прошептала бывшая хозяйка публичного дома, сглатывая слюну, ставшую вдруг горькой, как яд. Ее мысли путались, как в лихорадке. Ясно было одно: нищая, хворая дворяночка, когда-то сбежавшая на улицу, будто канувшая в бездну, вернулась богатой, здоровой и, судя по всему, сильно озлобленной. Ее стоило опасаться, и Зинаида впала в заискивающий тон: — Не ожидала, признаюсь! Только что вы против меня имеете, госпожа графиня? Кажется, я ничем перед вами не виновата?
— Ну и змея, — брезгливо бросила виконтесса, останавливаясь напротив кресла. Алларзон пристроил оба подсвечника на комоде, близко к Зинаиде, очевидно, желая лучше осветить ее лицо. Вслед за тем он встал в дверях, как на страже. — А ведь когда-то я пожалела тебя, — продолжала Елена, — защитила от брата, иначе он убил бы тебя за отступничество…
— Что вы меня жалостью своей попрекаете?! — с нервным смешком воскликнула Зинаида. — Жалость дешева, ничего не стоит. Вот если бы я ваши деньги присвоила, как вы мои! По платью вижу, разбогатели, так не стыдно ли вам бедную женщину грабить, ее последние гроши на вшивых приютских подкидышей раздавать?!
— А не продажей ли моей дочери ты эти гроши нажила?! — Лицо Елены почернело от плохо сдерживаемой ненависти.
— Продажей? — Зинаида перекрестилась. — Господь с вами, графиня. Запамятовали с горя? Это бывает… Померла ведь малютка, царство ей небесное.
— Разве померла? — вмешался Алларзон. — Разве не увезли вы ее живую и здоровую в то же утро на извозчике, опоив предварительно снадобьем ослабшую от родов мать?
— Что вы несете?! Девочка была мертва. Я правда увезла ее на извозчике, только прямо на кладбище! — Зинаида заговорила уверенно и нагло, сообразив наконец, какой старый счет ей пытаются предъявить. Она была убеждена, что эти двое ничего не знают толком и уж конечно ничего не добьются.
— «Мертвая» девочка кричала, а вы ее укачивали. У нас имеются свидетели. Бесполезно отпираться…
— Смех и грех! — Сводня хлопнула себя ладонями по ляжкам. — Свидетели чего?! Что я случайно пару раз тряханула сверток с трупиком?! И что это за свидетели такие, посмотрела бы я на них, послушала…
— Хватит! — хрипло выдавила виконтесса. — Говори, кому продала мою дочь! А не то пойдешь по этапу в Сибирь!
— Вам удавалось скрываться от полиции лишь благодаря мне, — подтвердил сыщик. — Сейчас же назовите фамилию покупателя, и я обещаю, что отпущу вас на все четыре стороны! Иначе…
Чем сильнее волновалась виконтесса, чем напористей становился Алларзон, тем спокойнее
