держалась Зинаида. Ее глаза сощурились, на губах всплыла недобрая, загадочная улыбка. Казалось, женщина что-то обдумывает.
— Ну, раз уж вы все узнали, отпираться не стану! — неожиданно заявила она своим обвинителям, начинавшим уже терять надежду чего-то от нее добиться. — Скажу вам имя, а еще лучше, вы графиня, сами прочитайте расписку. Она у меня как раз с собой.
Невозмутимо поднявшись с кресла, она взяла с комода потертую бархатную сумку на медной цепочке, с которой давно облезло серебряное покрытие. Внезапно женщина со всей силы швырнула сумку об пол. Послышался громкий треск разбившегося внутри стекла, и в комнате тут же удушливо запахло разлитым керосином. Елена инстинктивно отшатнулась к двери.
— Вот тебе расписка, дворяночка! — крикнула Зинаида, смахивая горящие свечи с комода на пол, туда, где лежала сумка, вокруг которой уже натекла лужица керосина.
Два события произошли одновременно: Алларзон кинулся к Зинаиде, и столб огня, взметнувшегося на его пути, опалил сыщику лицо и волосы. Алларзон с воплем отпрянул, схватившись за глаза, и вдруг, зашатавшись, рухнул прямо в огонь как подкошенный. Зинаида, злорадно оскалившись, отступала к дальней стене, не сводя глаз с Елены, опасаясь, что та, в свою очередь, попытается ее преследовать. Но Елена будто оцепенела, глядя на тело сыщика, объятое огнем. Огонь! С ним у нее были старые неоплаченные счеты. Московский пожар унес жизни самых близких ей людей. Тогда она ничего не смогла сделать для их спасения, ровным счетом ничего. И сейчас виконтесса в трансе смотрела на пламя, безумным остановившимся взглядом.
Трещал паркет, начинали тлеть стулья, в комнате становилось трудно дышать от дыма. Зинаида прижалась к дальней стене. Казалось, она ощупывает обои. Внезапно потянуло сильным сквозняком, будто где-то открыли дверь на улицу. Виконтесса, не веря своим глазам, увидела, что под обоями, разодранными ногтями Зинаиды, скрывается дверь, за которой виднелся задний двор особняка. Сводня собиралась удрать через потайной ход!
В следующий миг Зинаиды уже не было в комнате. Елена рванулась было за нею, но ее приковал к месту вид горящей фигуры. Придя наконец в себя, она сорвала со стены портьеру, накрыла ею сыщика и потащила его в коридор. Тут же подоспела смертельно напуганная Мотька с кувшином воды. Вырвав из ее трясущихся рук кувшин, виконтесса вылила воду на голову Алларзона. Тот испустил долгий стон. Огонь уже рвался из комнаты в коридор. Женщины подхватили раненого подмышки и выволокли его во двор, уложив прямо на землю. Мотька топталась рядом, жалобно приговаривая:
— Кто ж знал, что эта ведьма дом подожжет, ай-ай! А сама-то убежала? Я про ту дверь совсем и забыла, вот ей-богу, не вру, начисто забыла!
— Беги за извозчиком! Вези сюда доктора! Какого найдешь первого, ну! — крикнула виконтесса служанке и опустилась на колени рядом с раненым.
Смотреть на него было страшно. Ни одной знакомой черты не осталось на черном лице, залитом кровью, искаженном гримасой предсмертной муки.
— Сейчас приедет доктор, — пробормотала Елена, хотя для нее было очевидно, что никакой врач, будь он хоть волшебником, Алларзону уже не поможет.
По всей видимости, понимал это и сам раненый. С крайним усилием, превозмогая судороги близкой агонии, он безголосо зашептал:
— Бросьте… Я ничего не вижу… Кончено… Слушайте… Я не успел расследовать до конца, придется вам самой… Но я почти уверен, вашу дочь купил князь Головин… Я следил за этой негодяйкой… Она ездила к нему в дом, вымогала деньги, вещи… И та проститутка, Мария, вспоминала какого-то князя, некую услугу, которую ему оказала хозяйка борделя… Запомните, Головин… Она не подтвердила… Но это может быть он…
Дом уже пылал весь, в окнах лопались, осыпались стекла. От поднявшегося к ночи ветра занялся флигель, где когда-то жили девочки, которыми торговала Зинаида. На улице раздавались истошные крики проснувшихся соседей. В ворота вбегали люди с топорами и лопатами, в исподнем, взъерошенные, босые, с сердитыми испуганными лицами. Завидев Алларзона, над которым склонилась виконтесса, все разом умолкали, пораженные его видом.
— Мои дети… Прошу вас… — прошептал сыщик, все еще боровшийся с ангелом смерти.
— Я обещаю, что никто из ваших близких никогда не будет знать нужды ни в чем, — взволнованно проговорила Елена. — Таких услуг, какие вы мне оказали, не забывают!
Казалось, только этих слов и ждал несчастный, цеплявшийся за жизнь, причинявшую ему уже одно немыслимое страдание. И когда Матильда привезла на извозчике доктора, закутанного шарфом по самый нос, заспанного и сердитого, как все люди, наводнившие к тому времени двор и глазевшие на пожар, знаменитый парижский сыщик Иегуда Алларзон, получивший недавно титул барона Лаузаннера, скончался. На гаванской каланче вовсю били тревогу, неподалеку уже раздавался лязг и грохот подъезжавшего пожарного обоза, кто-то сорванным басом приказывал: «Ба-а-гры та-а-щи!» Но Алларзон ничего этого не слышал.
Глава пятнадцатая
По дороге домой, трясясь на извозчике, Елена мысленно подводила итоги. Она была в смятении. Гибель Алларзона, случайная и нелепая, потрясла виконтессу до того, что ее мысли беспорядочно путались. Кроме того, ее терзало чувство вины. Ведь сыщик настаивал на привлечении полиции, уже более года разыскивавшей Зинаиду Толмачеву, бывшую содержательницу публичного дома. «Ей место на каторге, — говорил он, — а вы хотите предоставить преступнице шанс избежать правосудия». Виконтесса не соглашалась с ним, считая, что полиция помешает осуществить задуманный план. Теперь Елена понимала, что, послушав сыщика, она бы ускорила желанную развязку. Жандармы окружили бы дом, и Зинаида не смогла сбежать. Правда, сводня так или иначе попыталась бы сжечь свое бывшее жилище, и Алларзон, бросившийся за ней в погоню, все равно бы, скорее всего, погиб… «Эта смерть на твоей совести, не на моей, проклятая ведьма! — кусала губы Елена. — Ну, погоди, Сибирь еще тебя дождется…»
Виконтесса понимала, что теперь, оставшись в одиночестве, она столкнется с трудностями, о которых прежде не подозревала. Потеря Алларзона была невосполнима. Парижский сыщик творил чудеса. Машина мщения, которую он запустил в Петербурге и в Москве, работала исправно, отравляя жизнь ее злейшим врагам. Но не все выходило так гладко, как рисовалось виконтессе в мечтах, вдохновленных ненавистью. И Елена готова была признаться себе в том, что желала бы немедленно уехать в Париж. «Что дальше? Новые жертвы, и не только среди врагов. Но бросить все сейчас — значит придать событиям самый непредсказуемый, опасный оборот. Ведь Алларзон предупреждал меня, что такие дела куда проще начинать, чем заканчивать. Теперь я понимаю, что он имел в виду!»
Вернувшись домой, она сразу прошла в свою комнату и обнаружила сюрприз. Ее ждал роскошный букет из семнадцати пунцовых роз, поставленный горничной на самое видное место в фарфоровой вазе. Среди цветов интригующе виднелась запечатанная сургучом записка.
Не дочитав до конца, женщина порвала записку и бросила ее в камин. Цветы она пощадила. В общем, этот букет, символизирующий, как видно, семнадцать лет ее так неожиданно выявившегося законного супружества, скорее, насмешил виконтессу, чем разгневал. «Какой болван! — подумала она, с усмешкой вдыхая сладкий запах распускающихся в тепле роз. — На что он смеет надеяться, посылая мне теперь цветы?»
Когда служанка внесла кофе, госпожа уже крепко спала, свернувшись калачиком на неудобной кушетке. Во сне она улыбалась.
Ей снилась река. Евгений сидел в лодке с некоей девушкой, которая закрывала лицо от солнца
