Остина, и особенно тот его раздражал, когда говорил таким вот начальственным тоном.
— Он ушел домой, — ответил Кимо. — А почему вы его ищете?
— Почему?! — загремел Остин. — Я тебе покажу почему! Потому что моя племянница могла сломать шею так же легко, как сломала руку!
— Согласен. Но какое отношение это имеет к моему отцу?
Глаза Палмера опасно блеснули.
— Она сказала, что у нее перетерлась подпруга, а твой отец тут старший! Поэтому за упряжь отвечает он!
— Перетерся седельный ремень, а не подпруга, — поправил его Кимо. — Но мой отец тут ни при чем. Никто не относится к упряжи с таким вниманием, как он.
— Неужели! Тогда объясни мне, как в конюшне появилось такое старое и негодное седло, что его ремни рвутся, как нитки?
— Они не порвались, — возразил Кимо. — Нитки в одном месте прогнили.
— Да что бы там ни было! — взревел Остин.
— Тем не менее мой отец в этом не виноват. Я сам осмотрел все стежки, мистер Палмер. Это могло произойти из-за того, что ремни смазали костяным маслом.
Палмер оторопел.
— Ты хочешь сказать, что кто-то сделал это намеренно? Не могу поверить, Кимо.
— Все остальные стежки абсолютно нормальные. Вы можете убедиться в этом сами, мистер Палмер.
— Знаешь что? Мне кажется, ты выгораживаешь своего папашу!
Кимо напрягся как струна.
— Отца нет нужды выгораживать, — спокойно сказал он. — Всем известно, что он прекрасно справляется со своими обязанностями.
Не обращая внимания на его слова, Палмер сменил тему разговора:
— Кстати, я хотел сказать тебе еще кое-что, Кимо. Конечно, спасибо за то, что привез Ники сегодня, но отныне держись от нее подальше. Может, все вокруг и слепы, как летучие мыши, а у меня зрение хорошее. Ты сохнешь по ней, и если не сможешь сохранять дистанцию, то считай, что песенка твоя спета — я об этом позабочусь. Мне наплевать на то, сколько поколений твоих предков работали на ранчо!
Когда Остин замолчал, Кимо дрожал от ярости.
— Я ясно выразился? — рявкнул Остин.
— Предельно, — процедил сквозь зубы Кимо. — Но вам не придется останавливать меня, мистер Палмер. Я уеду.
Выйдя из конюшни, Кимо, ничего не видя перед собой, побрел на стоянку машин ранчо. Вскоре Остин вышел из конюшни вслед за ним и направился в дом.
— Я просто схожу с ума, — заявила Ники.
Облокотившись на стол, Мелроуз посмотрел на нее. Высунувшись в окно, Ники глазела на конный двор. Лучи вечернего солнца играли в ее платиновых волосах; одеяние с цветами — такое короткое, что его едва ли можно было бы назвать платьем, — оставляло открытыми ее плечи; накрахмаленная белая косынка поддерживала сломанную руку.
— Перелом срастется недели за две, — заметил Мелроуз. — И ты будешь по-прежнему в форме.
— Дело не только в переломе.
— Твое настроение изменится, когда с рукой все будет в порядке. А пока почему бы тебе не заняться чем-нибудь приятным? Ты ведь не забыла, куда мы собирались пойти, не так ли?
Ники с улыбкой посмотрела на него через плечо. Каждый год во второй уик-энд июня в гавайских деревушках у подножия гор устраивался Mauka Ho'olaule'a — веселый праздник. Туда приезжали клоуны, акробаты, лихие наездники; в многочисленных палатках продавались изделия местных мастеров и блюда, приготовленные полинезийскими поварами. Везде звучала музыка, все танцевали. Мелроуз любил бывать на этих праздниках, и с тех пор, как Ники исполнилось шесть лет, непременно возил ее на торжественные открытия.
— Я не забыла, — промолвила она. — Жду не дождусь, когда праздник начнется.
Но едва Ники отвернулась к окну, как ее улыбка погасла. С того дня как она сломала руку, к ее обычному чувству беспокойства добавилось что-то новое, что омрачало ее дни и не давало спать по ночам.
Конный двор постепенно наполнялся пастухами, возвращавшимися с работы. Ники, сама того не замечая, искала среди них всадника на пегой лошади — до тех пор, пока не вспомнила, что Кимо больше нет среди них. Отойдя от окна, девушка подошла к Мелроузу, хмуря брови.
— Что ты слышал о Кимо? — спросила она.
— Ничего такого, чего бы не знала ты. Его зазвали на свое ранчо Паркеры — он для них лакомый кусочек. Насколько я понял, Кимо будет выступать в родео на празднике от их имени.
Присев на край огромного письменного стола Мелроуза, Мики посмотрела ему в глаза.
— Я хотела спросить: почему он уехал? Кимо всегда был счастлив здесь, к тому же тут его дом.
Мелроуз с досадой отвернулся. При этом у него был такой вид, что Ники тут же заподозрила: у Кимо была причина уехать на ранчо Паркеров.
— Мне сказали, что он попросту захотел сменить обстановку, — добавила Ники. — Но, кажется, дело не только в этом. В чем же?
Мелроуз тяжело вздохнул.
— У него был неприятный разговор с Остином. В ночь после этого разговора Кимо и уехал.
— Кимо уехал в ночь… после того, как я сломала руку. Их спор имел какое-то отношение ко мне? Или к моему падению с пони? Имел или нет? — настаивала Ники, обжигая взглядом молчавшего Мелроуза.
— Нет, Ники, к твоей беде это не имело отношения! Твой дядя был благодарен Кимо за то, что тот привез тебя сюда. Просто ему не понравилось, что Кимо обнимал тебя, когда вы въехали на конный двор.
Глаза Ники округлились от изумления.
— Но это я попросила Кимо поддержать меня! Иначе я бы свалилась с этой чертовой лошади.
Мелроуз пожал плечами.
— Ты спросила, и я ответил тебе. Честно говоря, я согласен с Остином. Так лучше для всех.
— Как ты можешь говорить такое? Кимо — часть ранчо Палмеров. А теперь он оказался неизвестно где лишь потому, что Остин сделал из мухи слона! — Обежав стол, Ники схватила ручку и листок бумаги. — Я напишу ему записку и все объясню.
Чем больше она думала об этом, тем сильнее становился ее гнев, тем быстрее ручка бегала по бумаге.
Отбросив ручку, она торопливо сложила записку.
— И что ты собираешься с этим делать? — спросил Мелроуз.
— Отдам ее отцу Кимо и попрошу передать, — ответила девушка. — Кстати, Мелроуз, нам обоим известно, что я вступаю в права наследования через год и буду осуществлять полный контроль над «Палмер интернэшнл», включающий и надзор за ранчо. При необходимости обращусь за помощью к дяде. А пока что я считаю нужным вернуть Кимо.
— Успокойся и выслушай меня, — приказал Мелроуз. — Вы с Остином не единственные, кого
