евреи, он набрал кого-то, а тут – ой! Евреи! Копцев-то, хоть, рассказал мне, прямо правду открыл!
Это, конечно, был мужественный поступок. Но парень просто перечеркнул себе этим поступком жизнь, и никто этот поступок не оценил – вот что самое обидное.
Система ограничений.
Кроме ограничений с пищей в этой тюрьме вообще хитрая система ограничений. С одной стороны, там все по закону. Положено, чтоб было 4 метра на зека? Все, у него будет 4 метра. Положено ему столько-то грамм белков и углеводов по нормам? Значит у него будет столько-то грамм белков и углеводов. Положено его в такой то срок о каких то следственных действиях проинформировать – его проинформируют именно в такой срок. Кристально вежливое обращение администрации. Ни одного грубого слова я не слышал вообще за все время. Но при этом полная изоляция.
Например, чтобы открыть кормушку (проем для передачи пищи и вещей в двери камеры – ред.) там, должно быть не меньше трех сотрудников одновременно. Это корпусной, опер и безопасник, то есть они все из разных подразделений, они все друг на друга стучат, друг другу не доверяют, друг друга ненавидят и получается что никто не пронесет ни бухло, ни сотовый, ни еду ни вообще ничего из запретов. Ни за какие деньги. Потому что зеки там сидели такие, что для многих даже 1 миллион долларов за сотовый телефон – не показалось бы много. Я много раз слышал такие разговоры, что я бы отдал лимон зелени за трубу, не вопрос, лишь бы звонить дали.
Несколько месяцев я носил с собой переданную мне адвокатом Еленой симку. На первом шмоне ее прозевали, а потом я ее хорошо спрятал. Выдавил полтюбика положняковой зубной пасты в алюминиевом тюбике и завернул симку в него. Однако, поняв, что трубы мне не раздобыть, решил выбросить – палево как ни крути. Шмоны постоянно и довольно изощреннее. А найдут – потом вообще в жопу залезать каждую неделю будут...
То есть система была очень хитро продумана, и жестко осуществлена. Вплоть до того, что, когда там сидел Ходорковский в первый раз, он предлагал начальнику СИЗО: “А давайте я поставлю душевые кабинки в камерах. Во всех камерах вообще?” Ему нет, не надо. Ну, можно же мыться будет. Зекам удобство и чистота. Нет не надо. Ну, может кондиционеры, вентиляторы в камеры? Нет не надо кондиционеры.
Если нет в регламенте, чтобы у зека был кондиционер то у зека не будет кондиционера. Сверх нормы ничего не положено. Положено маленький телевизор? Все, у тебя будет один маленький телевизор – у тебя не будет плазмы во всю стену! Хоть ты их пять штук предложи передать в фонд изолятора. Положен один маленький холодильник? Все он у тебя будет, маленький холодильник в темном углу. И ты можешь пробовать затянуть здоровый четырехкамерный, но тебе его не дадут, ты его никогда не получишь.
Получают все только те кто сотрудничает. Это примерно как у Саныча у того же – у него имплантирована почка, вот прошло уже больше года как он сидит в этом СИЗО, он уже дает все показания, работает и т.д. Вот он говорит, дайте мне диету, хочу мясо кушать. “Главный врач”, он же старший опер, дает добро. Приходит младший, простой врач: Ой у вас же почки нет! Вы же наверное инвалид! А мы ведь раньше-то и не знали! Давайте-ка мы вам сейчас инвалидность оформим будете на диете мясо кушать!
То есть любые блага, даже самые, мелочи – все идет на то чтобы влиять на человека и склонять его к сотрудничеству.
Сам Саныч в этом направлении тоже неплохо работал, умел нагнетать такую атмосферу, что мол, с системой бодаться нельзя, раздавит кого угодно и меня она раздавила и тебя она раздавит и смысла дергаться нет никакого, показания надо давать все какие просят, если тебя просят сдай вот этого, так ты его сдавай, потому что если ты в такую тюрьму попал то ты уже никогда отсюда не выйдешь, если предлагают какую то сделку, то соглашайся это уже очень большая удача, что такую честь система оказывает.
Я не могу сказать, что его словах не было какого то резона, но так вот поступать на тюрьме считается крайне непорядочно. И запомнилась мне одна его фраза: Правосудие у нас в стране как ринг, на который бросили хорька (подсудимого) и питбуля (судью) и где-то вокруг бегает адвокат, что-то кричит, но никакого шанса спастись, с его помощью, у тебя нет. И мне тогда сразу вспомнились мои адвокаты. Они писали какие-то жалобы, ходатайства, просят что-то исключить, что-то приобщить к материалам дела. Все было отклонено абсолютно все. Легко и непринужденно. Как шарики пластмассовые отскакивают от танковой брони.
Саныч целенаправленно убеждал меня взять особый порядок в суде. Свидетелей там столько, что глупо что-то отрицать, говорил он, так максимум при особом порядке дают 2/3 срока, получаешь условку и с зала суда уходишь. Рассказал я эту мысль своему адвокату Васильеву, он от нее пришел в дикий ужас. “Что с тобой случилось? Что с тобой в СИЗО сделали? Тебя пытают?” Я говорю, что нет. “Какой особый порядок? Ты что – дурак?” И объяснил что, особый порядок – это не просто рассказать, что я зиговал. А надо все соратников, кто там со мной был, сдать, признать вину и то, что я этим выступлением хотел разжечь рознь. И, естественно, раскаиваться. По сути получается то же, что мне менты говорили: “Раскайся на камеру, сдай всех и иди на все четыре стороны”. Так вот идея с особым порядком оказалась провальной и автоматически отменилась.
Из этой же камеры как то ночью я решил написать пару писем, одно из писем своему другу социал- тутовику. Начал я его так: Привет, Артем! Сижу в тюрьме, тебе бы тут очень понравилось. Работать не надо, в магазин ходить не надо, учиться не надо, делать вообще ничего не надо – лежи на шконаре, смотри телевизор, кушай баланду. В общем мечта тунеядца! Конверт я постараюсь отправить тихо, потому что Саша Пичужкин, который со мной сидит, очень любит срисовывать адреса и обещает выйти и всех чьи адреса он накопил, убить. Но вот если твой срисует, то ты просто из дома не выходи. Потому, что его обещают осудить за битцевское маньячество, но если признают невменяемым то он скоро выйдет.
В общем это письмо он не получил, мне его вернули и пожурили за неуместный юмор. А другое письмо получили и оно примерно такое... “Привет Марина! ( это моя подруга) Вот сижу в тюрьме, нас здесь очень много, камера маленькая, а нас сидит человек пятьдесят, я сейчас пишу на спине сокамерника, потому что другого места нет... Все очень плохо, я умираю от голода и даже не знаю смогу ли дописать это письмо. Как у тебя дела ? Ты напиши, мне ничего не надо, но знай, что я тебя всегда буду помнить. До свида...” и письмо обрывается и черта вниз уходит. Энергия в организме закончилась. Запечатал, отправил – и это письмо прошло! Ответ такой приходит что мне даже стало стыдно за то, что я написал... Я-то просто пошутить хотел! Вроде понятно же, что от голода сознание теряться в тюрьме не может? А девушка испугалась, начала переживать. В ответе такое сочувствие, что неловко даже вспоминать! Дело-то очень серьезное, потому что в тюрьме любое письмо получить приятно, даже такая мелочь как: “Привет, у меня все хорошо, ты держись, срок не вечен, тебя никто не забыл!” А если там еще фото – вообще счастье! Ты будешь сидеть, письмо раза три перечитаешь, фото пересмотришь раз 20, потом ответ сядешь писать, потом еще перечитаешь письмо... На воле этого не понять – понимают только те, кто уже
