Утром меня заказывают полностью с вещами. Я подумал, что на зону. Собрался, все вещи в один баул упаковал, лишнее оставил. Еды особо брать не стал, так как решил, что поехал на зону наконец-то. Смысл жратву тащить? Набрал сушняка да чая с конфетами. Это уже был самый конец апреля – начало мая. Смогу увидеть природу, смогу сходить на свидание, отдохнуть от бетонных стен, решеток и неба в клеточку! Про зону я слышал, что там много вольностей, и, главное, там есть коррупция. В этом изоляторе коррупции нет никакой и, соответственно, нет возможности что-то купить за деньги или
как-то договориться. Собрался, выхожу, меня прошмонали, все как обычно.
- Ну, что я поехал?
- Ну-да, все, поехал. Заходи в камеру!
Захожу в пустую камеру. В смысле, там нет людей, но видно, что люди там живут, просто сейчас на прогулке, как раз время было. Смотрю, там лук в горшочках стоит – горшочки от каш, которые выдают сухим пайком тем, кто ездит на сутки. В них положены кусочки поролона, и сидят луковицы. Проращенные, зеленые, – по-домашнему так выглядят. Камера светлая. Смотрю в окно, там видно психушку, и, прямо под окном камеры распустились цветы на яблоне. Яблоня вся белая, красиво, – весна, настроение сразу улучшилось. Думаю, не на долго меня сюда, почему-то решил, что непременно на неделю. Понимаю – на зону я сейчас не уеду. Но неделя прошла, как приговор в законную силу вступил. Сейчас, пока не решат на какую меня зону распределить – убрали от подследственных. Здесь, наверное, осужденные. Приходят люди, которые в этой камере сидят – никакие они не осужденные, и отправки на зону не ожидают. Что-то у меня не по плану идет!
Мои новые сокамерники – Юра Однорукий, юрист из Питера, и Толя Пончиков. Толя бывший адвокат Березы. Ему лет 35, среднего роста, темные волосы. Похож на Молчаливого Боба. С длинным хвостом до лопаток, с бородкой эспаньолкой, очень интеллигентного вида, с большим пузом, – крайне интересный, похоже, персонаж. Мы с ним сразу разговорились. Сказал, что читал про меня в газете, с Пашей Скачевским сидел.
- На “МК” не обращай внимания. Еврейская пресса – пишут, что просят. Тем более против фашизма. Святое дело!
Нормально, человек адекватный, все понимает! Оказалось, что он либерал до мозга костей, то есть один из тех, кто был у самих истоков либерализации России. То есть не просто какой-то либерализации вообще, а моральной либерализации 90-х. Он, в частности рассказывал, как они открывали шоу “За стеклом”, – это его проект был. И делался именно для того, чтобы снять у людей комплексы, стереотипы, что секса в СССР нет. Демократически-капиталистический разврат посеять в умы бывших совков.
- Посадили людей за стекло. Вначале все стеснялись: “Я не буду сексом здесь заниматься! Я сиськи не покажу! Переодеваться вообще не буду!”. – Смеялся Толя. – Но через неделю про камеру все забывали. Она входит как-то в подсознание, – есть и есть. Как идея смерти – все люди знают, что умрут, но не думают о ней постоянно и забывают, как будто ее и нет, она уходит в глубину сознания. Также шоу “За стеклом”, начали все ебаться, целоваться, сиськи показывать, – все понеслась пизда по кочкам, – разврат пошел на экран. Мы этого и добивались!
Нормально придумали. Ничего не скажешь. Было много у меня с ним дискуссий. Надо сказать, они были очень плодотворными, и, самое главное, разумные. Образ мысли у нас с ним очень похож, то есть оба мы циничные люди с чувством юмора. Но немножко разные выводы делаем из одних и тех же вводных.
- Макс, ты же все понимаешь, люди это просто управляемые быдло, они бухают, ебутся и мечтают посытнее пожрать, да побыстрее лечь спать. Зачем ты за них борешься? Ты же сел, говоришь, в тюрьму за то, что переживал за свой народ, так?
- Так.
- А ведь народу-то на тебя насрать, народу насрать, что его убивают, народу насрать, что его спаивают, у него интересов-то никаких нет. Как ты будешь защищать интересы тех, у кого их нет.
- Ну, так я люблю свой народ.
- Ну, я тоже, может быть, люблю народ, но не до такой степени, чтобы на это время тратить. Давай лучше деньги зарабатывай. Ты сейчас так раскрутился. Ты можешь заняться какой-то политической деятельностью, нормально денег срубить. Давай переходи на сторону добра, дядя Боря отслюнявит.
- Да-нет, не интересно.
- Ну, как не интересно?! Вон Квачок с Ходором сидел, – камеру делил, где что Ходора, где его, это трогай, это не трогай. Сперва воевали, а потом нормально начали разговаривать, нашли общий язык. Решили пойти на выборы по одному округу. И на этом антагонизме, что один еврей и олигарх, а другой – жидоед и военный, русский националист, – кто-то выйдет. Оба тогда были под следствием, но у одного был реальный шанс выйти из тюрьмы, получить депутатскую неприкосновенность и избавиться от уголовного преследования. Но что-то там не получилось...
Рассказал, кто деньги давал на эту избирательную компанию. Я почему-то всегда думал, что это Береза деньги давал, но – нет, оказалось Невзлин. Невзлин заочно осужден к пожизненному лишению свободы, тоже олигарх, скрывается в Израиле. Вообще Толя очень интересный парень, досиживает уже свой срок. Он просидел несколько лет в Мордовской колонии, пока его не вывезли опять в Матроску. В Матроске он давал показания, как потерпевший, по делу против тех, кто писал на него заявление пять лет назад. То есть он святую месть творил. После этой мордовской колонии он приехал худющий, меньше семидесяти килограмм, очень голодный и стал набирать вес. Потому что там, даже если тебя греют, передачу ты один съесть не сможешь. Передача пришла полная, тебе положено двадцать килограмм раз в два месяца, ты все равно будешь всех угощать, потому что ты не сможешь сидеть один хорошо, когда всем вокруг тебя плохо. И Толя сильно голодал, а здесь еды сколько угодно. Он постоянно пил кока-колу, кушал бутерброды с сыром, колбасой и майонезом. Даже перед сном он клал на живот себе мисочку, в которой лежали мандарины и плитки шоколада. И прямо во сне ел шоколад, не просыпаясь, – я никогда такого не видел. “Ничего себе! Что же такое в Мордовии происходит, что люди шоколад во сне даже начинают жрать”.
Мы с ним постоянно спорили. Например. Был чемпионат мира по хоккею, Россия вышла в финал и Канада. Я-то, конечно, болел за Россию, как нацист. А он, естественно, против России, как либерал. Хотя я болел за Россию не как за государство, а как за хоккейную школу, за русских людей. Да и сам люблю в хоккей играть. Мы с ним поспорили на пятьдесят отжиманий, что Россия выиграет. Он отказывался в это верить.
Толя, давай поменьше замажем. Ты же не отожмешься полтинник.
За несколько подходов и пятьдесят отожмусь.
