осужден, а они нет. Максимум, что мне могут добавить это год-полтора колонии. Три у меня уже есть, – статья до пяти, – полгода-год добавят и на этом все закончиться. Логично посчитали.
- Максим, ты мне не нужен, ты уже сидишь. Я хочу посадить Малюту и Гнома. Они сядут, они тебя уже предателем считают, они тебя сдали. Ты просто объясни, как это все происходило, ничего более я от тебя не требую. Давай подтверждай написанное и езжай спокойно на зону. Оттуда потом свидетелем на месяцок тебя дернем и все. Скоро дома будешь. Товарищем они тебя не считают. Читал, наверное, “Московский комсомолец”, они тебя сдали уже.
Та-а-ак, тут точно попахивает, какой-то подставой. Кроме того, что я читал этот бред в “МК”, так на него больно часто менты ссылаются, что бы это было чем-то реальным. С одной стороны, я и показания видел, но где-то у меня теплилась надежда, что они не настоящие. Тем более, что я не мог их почерки сверить.
Предложение заманчивое – пару друзей посадить, если есть возможность их выручить – но вынужден от него отказаться.
- В общем, не совсем все так. Я организовывал, остальные форматовцы не причем и я не знаю, что там за люди были. По Интернету просто дал объявление, народ и собрался.
- К тебе придет следователь, ей все расскажешь.
Гонки по новому делу.
Пришел со следственного кабинета, открыл свой дневник тренировок. Настроения нет никакого. Пишу, что пришли, допросили. Походу, новое дело, добавят год-полтора. Сразу, правда, стало понятно, почему на зону никак не уеду. Ничего страшного. Как только срок получу, сразу на УДО и домой. Закрыл дневник и несколько месяцев я его не трогал и тренироваться было не охота и, тем более, записывать. Спалось отвратно. Неужели друзей закроют? Ладно я сижу, а как они тут будут? Получится ли вырулить? Чем это для меня обернется? Но настроение от этого не улучшается. Эта мысль просто покоя не давала. Думаю, а правильно ли сделал, что рассказал все, или надо было упираться, что ничего не было, знать ничего не знаю. Сильно переживал насчет этого, гонял. Как-то сразу все мое радужное весеннее настроение с меня слетело. Ничего не охота. Из моего веселого циничного настроения, где мы в унисон с Толиком общались, я попал в тональность к Однорукому. Сразу стал задумчивый, грустный и размышляющий о чем-то своем.
Приходит ко мне на следующий день следачка. Я даю свои показания, она на меня смотрит и говорит:
- Ты чего – дурак?!
- Что такое?
- Я в жизни не видела, чтобы человек так в тюрьму хотел.
- Так я уже в тюрьме. Что мне?
- Так я тебе десять лет дам за это дело.
- Как десять лет, если статья до пяти?!- усмехаюсь я.
- Ну, вот увидишь.
Причем следачка, вроде девушка – может быть, как я по возрасту, года 24. Может быть, чуть постарше. Но глядя на нее не возникает вообще никаких плотских желаний. Мерзкое еврейское лицо, короткие толстые ноги, которые засунуты в туфли-лодочки, которые малы ей на несколько размеров, кривые зубы, сальные волосы... Тьфу, прям! На самом деле, если посидеть годик за решеткой, красавицей покажется любая, которая подойдет на расстоянии вытянутой руки. А здесь вообще никакого желания, даже намека на это. Специально подобрали такую! Записала она мои показания.
- Вы мне адвоката моего приведите. Пообщаться с ним надо.
- А какого адвоката?
- Васильева.
- А у тебя с ним договор подписан?
- Да, подписан. Он меня защищал по делу “Билингвы”.
- А по этому делу тебя никто не защищает. Не буду никого приводить.
И ушла. Ладно, надо как-то самому решать. Но как? Меня ж никуда не возят, за тюрьму вообще никто из хаты не выезжает... Малявы не передать.
Проходит через несколько дней очная ставка. Следачка привела Федора Паленова – продюсера из программы “Неделя с Максимовской”.
Не, я не буду очную ставку подписывать без адвоката. Васильева давайте мне.
Опять ушла, злая как собака. Думаю, сейчас придут менты, будут на меня давить, чтобы я без адвоката или с каким-нибудь мусорским кивалой все подписал...
И буквально через несколько дней меня из этой камеры перевели в другую.
Черная хата.
В камеру 304. Это пятиместная хата, небольшая, влажная очень, с хреновым ремонтом, плитка отваливается, шконки старые, – камера довольно убогая, – и самое мерзкое, что сырая очень сильно. И атмосфера в камере была какая-то гнетущая. Может быть, мне так показалось, потому что было начато новое дело, переживал за товарищей. Мне не было ни весело, ни приятно. В камере сидело четыре человека.
Один из них, Владимир, был арестован по делу о неуплате налогов сетью косметических магазинов “Тверская Понты”. Выше среднего роста. Очень упитанный, лет сорока, старался выглядеть жизнерадостно,
