адвокатом, Стэлла с адвокатом. Она, естественно, говорит, что знать не знала, что там снимать нужно, вообще не при делах. А говорю:
Ты же балахоны привезла. Ты же сценарий придумала. – Естественно я врал. Но она же журналюга, с нее взятки гладки. А друзей надо отмазывать. Да и следствию по возможности врать – долг узника совести.
Никто ни с кем не согласился. Очная ставка закончилась.
Депрессивные мысли.
Нас четверых оставшихся перевели в 504-ую камеру. Она была эстетически более жизнерадостная – ремонт повеселее, окно открывалось, не было сыро. Это пятый этаж. На шестом этаже на полу лежит хорошая современная плитка; на пятом пол залит пластиком, склады таким покрывают и коридоры в офисах, чтобы пол легко мылся и было нормальное сцепление; на третьем старая совковая отваливающаяся коричневая плитка, ремонта давно не было. Хоть это и VIP-тюрьма, но третий этаж, тем не менее, полностью в разрухе.
Я практически не занимался спортом, ни с кем не разговаривал, просто читал. У меня была глубокая депрессия, жуткий облом! Надеялся вот-вот уехать на зону и скоро домой спрыгнуть. А получалось так, что мне еще полгода под следствием сидеть, потом суд и не понятно, когда уедешь на зону, и не понятно, сколько добавят – было с чего расстроиться.
Я взял читать Теодора Драйзера. За несколько лет до этого, лежа в больнице с перерезанными сухожилиями, я уже читал “Финансист”. Но, наверное, как-то невнимательно. Теперь погрузился в нее полностью. Сначала прочитал “Финансиста”, потом “Титана”, затем “Стоика”. Читал и думал – может, Латынина была не так уж не права по факту, что Россия “развивается”, хоть как-то, только за счет того, что олигархи делают здесь свои дела? Есть, похоже, доля истины в ее словах. Надо сказать, что Драйзер культовый писатель для людей, связанных с финансами. Он писал романы, но очень четко описывал возможности денег, влияние крупных капиталов на экономику и политику, на людей, на почти все происходящие в обществе процессы. Честно говоря, даже думал ей письмо написать: “Да, Юля. Может быть, ты не так уж не права”. Но это был бы перебор. Посмотрю, если через полгода это желание не пропадет, – напишу, а пока не буду. В итоге желание пропало, потому что это будет воспринято смешно, начнет еще язвить по этому поводу, придется еще ей гадостей наговорить. Опять кто-нибудь заявление напишет, и опять уеду. В общем, забил.
Просидел я в этой камере всего пару недель. Особенно неприятно было, что я не получал никаких писем. Писем не было вообще ни от кого! Всем уже написал, но ответов не получаю. Понимал, что опять следствие началось, и что, скорее всего, мне письма просто блокируют, не пропускают. Но все равно от этого переживаешь, гоняешь – почему никто не пишет? Может боятся? Может правда думают, что урод и дал на них показания, может еще что-то. В тюрьме вообще становишься очень мнительным. Написал кому- то письмо, а ответа нет. И вот думаешь, почему нет ответа: или цензура не пропустила письмо, или на почте потеряли, или ответ цензура не пропустила, или написал в письме что-то такое, что человека обидел и он не захотел отвечать, или он ответит попозже, или он отвечать и вообще общаться не хочет... Хотя за весь срок не было такого, чтобы кто-то отвернулся, но мысли, что такое может произойти иногда посещали.
Мусорские интриги.
С Володей интересная история вышла. Меня вызвали к операм в следственный кабинет. Приходит опер и говорит:
Максим, а ты знаешь, кто с тобой в камере сидит?
Кто?
Володю знаешь?
Ну.
Так, он же педофил.
Да?!
Конечно, он же детей ебет.
А с чего вы взяли?
Это же всем известно.
Ну, может быть.
Не “может быть”, а точно. Ты же скинхед, ты же педофилов не любишь.
Да, не люблю. А что?
Я тебе говорю, он педофил. Надо с этим что-то сделать. Хоть в камере всем объявить, что он педофил.
Как я это буду объявлять в хате? Вы мне сказали, а откуда я могу знать, что не врете.
Нет же. Я сам фотографии видел, где он с голыми детьми.
Мне покажите эти фотографии. Я-то их не видел.
Я не могу тебе показать. Ты просто поверь мне на слово.
На слово поверить – не уверен.
Ну, смотри, тебе же хуже.
Отвели меня назад в камеру. Конечно, что-то голубиное в повадках Володи есть, но с другой стороны, если бы не было чего-то голубиного, то и опера не попытались бы ничего в этом направлении разыграть. Это просто обычая провокация. Так, например, поступили с киллерами, к которым меня посадили. Ясно, что их дернули, что-то про меня наговорили и попросили мне кровь посворачивать. Я-то не буду этим заниматься. Просто не по-людски. Естественно, ничего не сказал.
Окна 504 камеры выходили на внутренний дворик тюрьмы, и там было видно как в один день, приехал один автозак, затем сразу второй, третий, четвертый – такого еще не бывало. Зеков начинают по одному
