гусиной. Клин клином вышибают! Натянув кеды, он в одних плавках выбежал на улицу.
Сначала легкой рысцой вокруг Дивного. Пробежка занимает всего три минуты. Ледяная роса раскаленным металлом жжет ноги, льет на голое тело с косматых лиственниц, кедрачей. Тихо. Поселок спит, лишь позвякивают посудой повара. Белые стада туманов, заполнившие всю улицу, колышатся от бега человека. Так, хватит. Глубокий вздох. Теперь — турникет (кусок трубы, прикрепленный к двум лиственницам). Куда девалась ломота, бесследно прошел озноб.
Быстро спустившись по узкой каменистой тропке к реке (до приезда в Дивный людей этой тропой ходило зверье на водопой), Каштан гикнул для бодрости и ласточкой полетел в быстрые ледяные струи. Если после зарядки не искупаться, чувствуешь себя вялым, разбитым целый день.
Эрнест и Толька уже проснулись, чистят зубы, обливаются под рукомойником.
— Бригадир, опять не разбудил? Нетрудно ведь толкнуть, — недовольно говорит Толька.
— Забыл, уж ты прости.
Спит Толька как убитый, встает обычно позже всех и испытывает угрызения совести, когда его ждут. Кроме того, возле умывальника он стыдится показывать товарищам свое узкоплечее и худенькое — кожа да кости — тело.
В черных рабочих спецовках, в болотных и кирзовых сапогах парни выходят на улицу. Солнце между тем оторвалось от земли, лучи стали не багровыми, а густо-желтыми. Роса заиграла чистым каленым огнем. Немного потеплело. Белое стадо туманов разбрелось по поселку. Все стало свежим, до блеска промытым: листва и хвоя деревьев, нерастаявшие утренние звезды, корпуса вагончиков, крашенные защитной краской.
А в котлопункте уже полно народу. Таким неуклюжим словом на всех железнодорожных стройках называют вагончик-столовую. Он ничем не отличается от жилого вагончика, разве что внутри нет перегородок и вместо кроватей стоят два ряда узких столов и лавки. Во втором вагончике размещается кухня с раздаточной.
Пришли в котлопункт и остальные ребята из бригады путеукладчиков: они жили в двух других вагончиках. Всего в бригаде девять человек. Каштан еще с вечера заказал на всех завтрак. Забот у бригадира по горло. И на звеносборку надо сбегать — проследить, чтобы не задерживали погрузку звеньев, и в инструменталку заглянуть — узнать, не появилось ли там чего новенького.
Каштан ест по-чалдонски неторопливо, аккуратно, ни одной крошки не обронит. Черпая ложкой щи, держит ее над куском хлеба, чтобы не капать на стол. Болтать за едой не любит, лишь изредка скажет, чтобы не забыть: «Толь, откушаешь — сразу же на склад. Пару лап и верхонки возьми». Или: «Эрнест, ведро и хлеба прихвати. Коли рябов да косачей добудем, может, на трассе обедать будем». Толька ест по принципу: скорее бы набить чем-нибудь желудок.
А Эрнест сидит в сторонке и пьет маленькими глотками, как коктейль, родниковую водицу. Изредка бросит: «Толик, не части. Пупок развяжется». Или отравляет всем аппетит: «Подсчитано, что трепетный поцелуй сокращает человеческую жизнь на три минуты, потому что он вызывает сильное сердцебиение. Лишняя пища действует на организм точно так же».
Но вот завтрак окончен. Бригада шумно выходит на улицу. От звеносборочной базы слышится скрежет крана, визжит «централка» в столярном вагончике, на железнодорожном полотне стучит кирками и лопатами женская бригада балластировщиц.
Среди рабочих мелькают зеленые куртки с эмблемой Московского института инженеров транспорта. Это ударный студенческий строительный отряд. У бригады путеукладчиков тоже эмблема во всю спину: написанные на спецовке белой масляной краской ощеренные тигриные морды по бокам, а на фоне бегущего изюбра — дугообразная надпись: «БАМ. ДИВНЫЙ — АРДЕК». Трафаретку для эмблемы сделал Эрнест.
Гудит тепловоз, и бригада спешит к нему. Впереди тепловоза тянутся платформы с пакетами звеньев — шесть рельсошпальных решеток на каждой. Куда-то отлучавшийся Каштан вспрыгивает на площадку тепловоза уже на ходу. Улыбнувшись, сует Тольке газету:
— Глянь, долгожитель. Гроза дал.
Это районная газета. Половина первой полосы — о путеукладчиках. Здесь же большая фотография бригады. Она сделана в тот момент, когда парням дарили цветы. Толька пробежал глазами репортаж и наткнулся на строчки: «Я подхожу к члену бригады А. Груздеву. „Ваша заветная мечта, Анатолий?“ А. Груздев заразительно смеется и отвечает: „Построить три десятка новых железных дорог!“»
Все верно написал корреспондент. Возможно и то, что А. Груздев тогда заразительно смеялся. А как же не смеяться? Непосвященный знает, что каждую новую ветку строят в среднем четыре года. Так что выходит, что жить и трудиться ему еще сто двадцать лет.
Когда они работали в Сибири, фотографии парней появлялись и в «Комсомолке» и в «Огоньке», и районная газета, да еще с таким фантастическим заявлением, не особенно радует. Странные эти корреспонденты, все принимают за чистую монету, и как их не «купить»!
В Сибири из областной газеты Тольку тоже спрашивали о заветной мечте. Он ответил, что хочет стать космонавтом и впервые в истории человечества побывать на Марсе. Так и напечатали. Вся стройка обхохоталась, и к Тольке прилипла кличка — Марсианин…
Тепловоз прогромыхал по «серебряным рельсам». А рабочие рельсы они уже протянули на два километра. Сейчас, в яркий солнечный день, на обкатанной, отшлифованной колесами стали, как в воде, отражалось голубое небо, и рельсы казались голубыми. Плавный разворот, и вагончики Дивного исчезают за сопкой. Впереди вырастает стоящий на трассе «ПБ-3», путеукладчик Балашова. Он похож на скелет какого-то доисторического чудовища с длинными, в два человеческих роста, широко расставленными металлическими ногами-стойками. Возле него копаются машинист и оператор пульта управления, или «гитарист», как чаще его называют, — висящий на толстом проводе пульт управления напоминает гриф гитары.
Каштан первым спрыгивает с подножки, подходит к ним, здоровается. У них всегда что-то не ладится с путеукладчиком, и бригадир частенько поругивает этих мехколонновских ребят. Но нынче двигатель мощно рычит, значит, все в порядке.
— Начнем, парни! — приказывает Каштан.
Еще на сибирской стройке бригадир четко распределил обязанности каждого. Чтобы не было суеты. Чтобы была слаженность.
Начинается немой путейский разговор Каштана и кондуктора, стоящего за третьей платформой. Он делает ему условный сигнальный знак: покачивает поднятой рукою слева направо и наоборот — вперед! — кондуктор передает этот же знак машинисту тепловоза, и платформа с пакетом плывет по последнему звену. Вскоре новый знак бригадира: вращательное движение рукою — стой! — и платформа замирает точь-в-точь в нужном месте, там, где кончаются рельсы. Каштан оборачивается и начинает таким же образом разговаривать с машинистом путеукладчика. Тот сидит в кабине грохочущей машины и, обернувшись, смотрит в заднее окно. «ПБ-3» ползет на своих гусеницах и принимает под «скелет», то есть в портал, платформу. Толька и Эрнест с кошачьим проворством вскарабкиваются на пакет, схватывают двумя зажимами путеукладчика верхнее звено и спрыгивают вниз. «Гитарист» работает с пультом управления, и зажимы поднимают звено в воздух. Путеукладчик со звеном отъезжает. Звено висит уже не над платформой, а над земполотном.
— Опускай! — командует бригадир.
И вот многотонное звено плавно опускается на гравий. Затем надо подогнать его ломами к уже уложенному звену. А потом начинается рихтовка — работа с «целовальником» (так называют рубку — метровый кусок рельса). Его зажимают громадными клещами четыре человека и по-бурлацки — раз-два, взяли! — колотят «целовальником» по торцам рельсов. Звено по сантиметру продвигается вперед и соединяется с предыдущим звеном.
А на другом конце рабочие соединяют накладками рельсы звеньев, просовывают в отверстия болты, закручивают гайки. Первое за смену звено уложено. Двадцать пять метров. Если б всегда так шло! А бывает, на повороте намучаешься и на звеносборке нередко неправильно раскладку звеньев производят. Случается, что бригада простаивает, ожидая, пока подвезут пакеты. Никому не известно, на сколько нынче рельсы убегут — на сто, триста, семьсот, тысячу ли метров…
Труд для бригадира — святыня, и он не любит отвлекаться, шутить. Работает без суеты, напрасных
