– Молодец, – сказал Денис Мертвецов. – С домашними помощниками – никакой дружбы. Никаких отношений, кроме сугубо деловых.
Наталья нервно облизала губы.
– Тогда почему же я без нее так скучаю?
– Потому что она очень хороший работник.
«Непонятно, почему все в таком восторге от этого доктора, – возмущенно думала Балконша по пути домой, где без Аллочки густо колосилась грязь и давно не чесанный голодный кот сновал, как призрак, стараясь не встречаться в коридорах с таким же голодным хозяином. Увы, борщ, котлетки и торт «Ингрид» жили теперь только в воспоминаниях.Аллочка же, к несчастью запаршивевших Горликовых, вообще о них не думала – у нее был Париж, и единственное, чего ей хотелось, это чтобы он был с ней всегда.
В последний парижский вечер Аллочка решилась – и открыла двери русского ресторана на улице с многообещающим названием «Дарю». Там было пусто, время ужина не настало, и хозяин расслаблялся в компании слегка клюкнувшего типа: на столе перед ними дымились тарелки с борщом. Аллочка потянула носом и сразу поняла: борщ сварен в нарушение всяческих канонов.
– У нас закрыто, – сказал хозяин, скользнув, впрочем, взглядом по худенькой фигурке гостьи.
– И еще у вас борщ неправильный, – отозвалась Аллочка, так что клюкнувший тип развернулся к ней полным корпусом:
– А вы можете сварить правильный?
– Могу, – не моргнув глазом сказала Алла Рыбакова, и хозяин бросил ей в руки фартук.…Гостя звали Павел Николаевич Дворянцев, для своих – П.Н. Отведав Аллочкиного борща, он крякнул, свистнул и потребовал налить еще тарелку.
Подперев щеку ладонью, будто крестьянская девушка, Аллочка смотрела, как П.Н. задумчиво ест борщ, осмысляя каждый глоток.
– Борщ не так прост, как кажется, – изрек наконец П.Н., вытирая губы салфеткой. – Многие ломаются именно на борще.
– Павлик, не обобщай, – раздраженно сказал хозяин.
– Я вот тут задумал один проект, – не обращая на него внимания, продолжил П.Н., глядя Аллочке в глаза, – мне нужны талантливые люди. Вы, кстати, откуда родом?Балконша и Горликов так и не дождались свою Аллочку. Каждый отреагировал в соответствии с собственным темпераментом – Наталья собственноручно выбросила Аллочкины тапки в мусорный контейнер и заказала в агентстве новую домработницу (она, как и следовало ожидать, пришла пьяной уже через месяц, но нас с вами эта история не касается).
А Горликов заказал благодарственный молебен в церкви и завел постоянную любовницу по имени Анжела – очень худенькую и светлую, как мир в душе.
Спустя полгода Горликов неожиданно получил анонимный почтовый перевод на смутно знакомую сумму – кажется, именно столько стоила давняя поездка в Париж его бывшей домработницы.Аллочка быстро убедила П.Н. в том, что борщ – не единственный ее козырь, и с первых минут сотворения канала «Есть!» находилась рядом с демиургом. С годами ледяная корочка на ее душе становилась все толще, а карьерный замах все выше. Депутат Горликов, спустя несколько лет пришедший в студию канала «Есть!» для участия в шоу, не узнал Аллочку в суровой деловой даме, сдержанно кивнувшей самой Гене Гималаевой. Аллочка и сама бы себя не узнала: от прошлого в ней остались лишь вечная радость домашней работы и привычка каждый год ездить в Париж. И борщ, разумеется! Борщ тоже никто не отменял.
Глава семнадцатая,
Пребывая в тесной шкурке старшего школьника, Гриша Малодубов с удручающей регулярностью был вынужден вставать лицом к лицу с проблемой выбора. И для него это было все равно что стоять лицом к лицу с заклятым врагом. Родители Гриши, простые честные трудяги – шофер и кассирша, всегда все решали за сына сами. Выбирали ему и друзей, и одежду, и даже увлечения: Гриша, как и его папаня, каждые выходные обреченно проводил на
Нехитрый бизнес совместно с трудовой деятельностью приносил Малодубовым хорошие деньги – одевали Гришаню тоже с рынка, прекрасной и жуткой «тучи», озарявшей слепящим светом заморского дефицита унылый мир 80-х. Вещи выбирала Грише мама – и хорошо выбирала! Дутая синяя куртка с надписью Parmalat, джинсы Lee, кроссовки Adidas, норковая шапка-формовка и мохеровый шарф с лейблой – все было у Гришани, но, к сожалению, даже самый правильный прикид тушевался перед внешними данными нашего юноши и, более того, вступал с ними в яростный диссонанс.
Гришаня родился альбиносом, волосы имел в точности такие белые, каких добивались миллионы землянок во главе с Мэрилин Монро, а кожные покровы, напротив, красные и к тому же усеянные действующими вулканами гнойных прыщей. Тут, сами понимаете, даже джинсы Lee не помогут! Девочки Гришани сторонились, а друганы им откровенно брезговали, вместе ржать и плеваться у гаражей не звали. Впрочем, самые хитрые из них сохраняли с Малодубовым приличные отношения: втайне от матери он давал друзьям потрепаться в джинсах или сфоткаться в формовке. Боже, какое дурное было время!
В общем, прилично Гриша смотрелся только зимой и в темноте – жалкий фонарный свет удачно ложился на сверкающую нефтяным блеском куртку и облизывал по волоску каждый сантиметр формовки. А летом, когда долгие солнечные дни случаются даже в далеком сибирском городе, где грустно произрастал Гриша, ему приходилось почти безвылазно сидеть дома. Дружная компания скисала при появлении Прыща, как окрестил его один из корешей, регулярно одалживающий по зиме заветный куртярик. А ведь как Гриша хотел с ним подружиться – с этим прекрасным коротконогим и властным юношей по имени Толян! Именно этот роскошный Толян прижимал к расписанной непристойностями ржавой стене гаража любимую девушку Малодубова – Жанусика Оглоедову.
– Ничего, Гришаня, будет и на твоей улице счастье, – утешали его родители, а он разглядывал их лица сквозь злые, будто луковые, слезы и думал, что белесую масть свою унаследовал от папани, а дурную кожу, конечно же, от мамани: у нее до сих пор на щеках рубцы – глубокие, как ямы от снарядов. И пусть люди они были, без сомнения, хорошие и щедрые, все равно Гриша Малодубов предпочел бы родителей более авантажной внешности. Простим ему, читатель! Страдающему отроку пока каких-то четырнадцать лет…Счастье на Гришину улицу действительно явилось – с громадным, почти непростительным опозданием. Шикарный властолюбивый Толян к тому времени окончательно спился, Жанусик Оглоедова сделала неплохую карьеру в овощном отделе супермаркета, родители состарились, а прыщи на Гришином лице вполне пристойно заросли, оставив несколько героического вида отметин. Альбиносную свою сущность взрослый Гриша оттенял безжалостным искусственным загаром, а привычка одеваться в самое лучшее и самое дорогое начала работать теперь только на него одного.
Счастье царапнулось в двери Малодубова рано утром в четверг, сразу после негромкого свиста и кратковременного дождичка. Гриша открыл двери спросонок, подтягивая трусы к подмышкам, и увидел перед собой прекрасную девицу в распахнутом пальто.
– Решай немедленно – или ты впускаешь меня, или я ухожу навсегда! – выпалила девица, словно разрядила в Гришу обойму.
Выбирать не медленно и вообще выбирать Гриша, как известно, не умел. Он и сейчас с трудом отбирает нужные ему продукты в супермаркетах и с непонятным, вредным для повара упорством сторонится рынков: все потому, что не любит выбирать! Хотя если бы его спросили, хочет ли он очутиться вновь в позорном школьном прошлом, но прибыть туда с нынешним багажом, в вальяжном облике, с Нателлой под мышкой… никакой проблемы выбора вообще не возникло бы, вот!
– Меня зовут Нателла, – сообщила девица, покуда Гриша покорно сторонился, пропуская ее в дом. – Можешь звать Натой, можешь… можешь вообще никак не звать, только свари по-быстрому кофейку, а?
Как всегда, услышав конкретную просьбу (еще лучше – приказ), Гриша Малодубов радостно и споро бросился на ее выполнение. Кофеек тем более именно по его части! Для такого случая можно взять фушоновский, с лепестками роз – дар признательного клиента. Заваривая кофе для развалившейся на диване Нателлы и косенько, по-птичьи, поглядывая в ее сторону, Гриша Малодубов возвращался воспоминаниями в далекие школьные годы, в ненавистный и прыщавый восьмой класс:
– Прыщ, а ты куда собрался? – Толян развернулся вполоборота, глядя на Гришу в упор.
На парте перед Толяном синела свеженарисованная чернильная вагина, увидев которую и без того краснокожий Гриша окончательно побагровел. И жутким спазмом воли заставил себя ответить:
– Я… это… организация общественного питания.
– К хавчику поближе, – одобрил Толян.
Сам он вдумчиво записался в водители, Жанусик Оглоедова – в торговлю.
Учебно-производственный комбинат – обязательная для советских школьников профессиональная ориентация, под которую отводился целый рабочий день, разливалась в те годы широко и полно, как река в половодье.– У нас такой выбор рабочих специальностей, что каждый школьник сможет найти себе занятие по душе! – сказала директриса УПК на встрече со старшими классами, и Гриша Малодубов от этого задора загрустил.
Лучше бы ему сказали, куда идти. Лучше бы отправили силой. Лучше бы решили все за него!
Лист, пущенный по рядам, уткнулся в Гришу, как перст судьбы – изрядно исчерканный перст. Одноклассники, похоже, ни в чем не сомневались и быстро расписывались в нужных колонках, а Гриша потел и ненавидел себя за это –
