только пота ему не хватало для ослепительной красоты!
Он грыз карандаш, чесал за ухом, пинал парту – все бесполезно. Он не мог сделать выбор и не видел рядом с собой никого, кто дал бы дельный совет. В графе «Основы медицинских знаний» – фамилии главных классных чуханов, Алексеева и Симонова, рядом с которыми даже Гриша чувствовал себя нормальным пацаном. Водителей записано уже такое количество, что будет явный перебор и ему, как всегда, не повезет. «Дошкольное воспитание, швейное дело и торговля – это для девиц», – подумал несчастный Гриша, проскользив влюбленным взглядом по синим буквам Жанусика Оглоедовой – как по синим волнам. В слесари и плотники идти почему-то не хотелось, новомодная информатика казалась скучной, как вечер в кругу семьи, и единственное, что осталось в итоге от
Гриша зажмурился и поставил под витиеватой подписью Бурмистрова маленькую закорючку, похожую на покосившийся твердый знак.
Это был первый в его жизни самостоятельный выбор. Ангел-хранитель облегченно смахнул со лба золотистый локон, и Грише-Прыщу сполна отвесили удачи и везения.– …А прыщи, мой милый, это молодость, – сказала ему Нателла, отхлебывая ароматный кофе, и деликатно выловила розовый лепесток из чашки.
– Фушон, – пискнул смущенный Гриша, раздосадованный к тому же тем, что не говорил, кажется, ни слова ни о каких прыщах. Впрочем, зачем говорить – вон они, проклятые бубоны, алеют в зеркале и видны аж за четыре метра!
Нателла шумно отхлебнула кофе и решительно дернула ворот блузки – так мужчины расслабляют узел надоевшего галстука. В Нателле была капля восточной крови, но именно эта капля определяла общее направление живого потока.
Гриша так и не решился спросить у нее в тот странный день, откуда она явилась и почему выбрала именно его дверной звонок: хватило того, что она явилась и выбрала. Лишь в первую годовщину брака, отменив по такому случаю железное правило не кашеварить дома, Гриша спросил у жены:
– А все-таки откуда ты тогда появилась?
Нателла торопливо обваливала куриные печенки в миндальной крошке и, не отрываясь от процесса, пробормотала:
– Мы поспорили с девчонками, что я зайду в любую квартиру и мне дадут там кофе.
Гриша замер на месте, как часовой. Нателла могла выбрать любую дверь в доме – но выбрала ту, за которой был он, Гриша. Они могли никогда не встретиться, но встретились и вместе готовят праздничный ужин: теплый салат с куриной печенью, суп-пюре из кинзы с картофелем, крученый шашлык с диким, но симпатичным рисом и шоколадный торт с малиной.Гриша отлично помнил свое первое меню, сочиненное под строгим приглядом шефини – отставной заводской поварихи Галины Павловны, коротающей тягучие пенсионные дни в УПК.
– Это самое, дети, сегодня, мы будем готовить это самое, – первым делом сообщила она старшеклассникам, собранным со всего района.
Гриша обнаружил, что среди девочек есть вполне пристойные экземпляры. Один такой экземпляр, белокурый и худенький, громко хихикнул, и Галка-Палка, как ее предсказуемо прозвали упэкашники, тут же вскраснела и зазлилась:
– Я им, это самое, пришла учить готовить еду, а они, это самое, хихикают… Я может, не мастер говорить, но научить вас готовить это самое…
Тут она, бедная, окончательно запуталась и сама засмеялась заразительнее блондинистого экземпляра.
– Давай вот ты, – отсмеявшись и вытерев слезки, Галка-Палка поманила пальцем Гришу. – С тебя начнем. Будем, это самое, готовить омлет.
Гриша вышел вперед, к учебной плитке, и уткнулся носом в сиротский набор продуктов, выложенных на столике: яйца, молоко, маргарин.
– Берешь, это самое, яйцо, – поучала Галка- Палка, – и разбиваешь его о краешек, вот так…
Гриша покорно разбил яйца в мисочку, вылил туда же строго отмеренные четыре столовых ложки молока и принялся избивать смесь венчиком. Галка-Палка смотрела на него влюбленным взглядом юной девушки, класс замер, а Гриша лихо всыпал избитому омлету соль на рану, разогрел сковородку и вылил туда смесь таким эффектным движением, что Олег Бурмистров, кажется, даже присвистнул.
– Дома готовим, да? – обрадовалась Галка-Палка.
Нет, Гриша не готовил дома – мать подпускала их с отцом к кухне лишь тогда, когда там требовалась грубая и неквалифицированная мужская сила. Мать была неплохой стряпухой, но так ревностно относилась к делу приготовления пищи, что это все очень усложняло. Отец по молодости и незнанию хвалил чужие пироги и всякий раз получал после этого охлаждение что на кухне, что в спальне – впрочем, он быстро разобрался, что можно, а чего категорически нельзя говорить при Аннушке. Готовить для нее было – все равно что для других дамочек ходить по врачам: лечение! Все неприятности, от крошечной до всеохватной, Гришина маманя несла в кухню и там переплавляла в жаркое и пирожки, варила супы, размазывала кремом по торту – и никто никогда не догадался бы, из чего на самом деле приготовлены Аннушкины блюда. Может быть, лишь самый чуткий гость, каких, впрочем, у Малодубовых почти не водилось, уловил бы грустную горчинку в безупречном заливном или отметил бы явственный слезный привкус в соусе.
– Нет, – мотнул головой Гриша, – я вообще первый раз взял это самое в руки.
Он не хотел передразнивать Галку- Палку, шутка вырвалась у него совершенно случайно – как платок из рук на ветру, – но дело было сделано, аудитория зашлась в припадке хохота, а Галка-Палка зарделась таким краснознаменным колором, что Гриша отшатнулся от поварихи – вдруг чем огреет! Поварешки, шумовки, дуршлаги и прочий инструмент лежал в удобном недалеке от нее. Ленка Палач и Олег Бурмистров, утирая слезы, на глазах влюблялись в одноклассника – в конце концов прыщи у него когда-нибудь пройдут, подумала девушка Палач. Тут сам Гриша начал смеяться вместе со всеми, а следом за ним зашлась в стенобитном хохоте и Галка-Палка, добрая, как большинство толстух.
Дома он в первый же вечер попытался повторить эксперимент – и поначалу устроил на кухне сущую республику Чад: соседи прибежали узнать, что горит! Мамани с папаней, к счастью, не было дома, до их возвращения Гриша все отмыл, проветрил и победно водрузил на стол пышный, как кустодиевская купчиха, омлет. Он был воздушный, вроде пены морской, и при этом толстый, не хуже подушки; сверху Гриша любовно накидал мелко настриженный зеленый лук и несколько размолотых перчинок. Маманя тяжело двинула табурет и уселась к столу, как судья в кресло. Отец тем временем доел первую порцию и тянул тарелку за добавкой.
– Ну как? – волновался Гриша.
– Ничего, – осторожно сказала маманя, распробовав первый кусочек. – Вкусно даже, сын. С чего вдруг?
Гриша смущенно пожал плечами – как художник, впервые принявший у себя в гостях музу и теперь не знающий, что делать с остальным миром.
Потом он рассказал родителям про УПК и Галку-Палку, и маманя временно успокоилась. Папаня же и вовсе не переживал: омлет сын сварганил вкусный, не придраться. С корочкой, мягкий внутри, взбитый на сметане…
Вечером, засыпая, Гриша Малодубов поймал себя на том, что считает дни до следующего вторника – в школьном дневнике этот день был подписан аббревиатурой УПК. Вскоре вторники стали для него самыми любимыми днями – и даже сейчас шеф-повар ресторана «Модена» Григорий Малодубов предпочитает всем прочим дням недели скромный, милый вторник.В один такой вторник, что поначалу тоже прикидывался скромным, Галка-Палка увлекла подопечных в настоящую кухню настоящей заводской столовой. Там командовали совсем другие поварихи – мясолицые бабоньки в крахмальных колпаках орали друг на друга с таким же пылом, с каким несся из-под гигантских крышек ароматный облачный пар. Однако они тут же расцвели при виде Галочки Павловны и ее великовозрастных учеников, наряженных в белые халаты (Гришины прыщи алели в первом ряду, Палач и Олег Бурмистров обрамляли друга по бокам).
– Я тут не для галочки, – объясняла бывшим товаркам взволнованная Галина Павловна. – Дети уж очень, это самое, толковые. Марья Петровна, я покажу им кухню?
Неразговорчивая, но гневливая, как это вскоре выяснилось, Марья Петровна кивнула Галке-Палке, не останавливая вечный двигатель лопатки, что крутила на дне кастрюли бесконечные восьмерки.
«Кухня – вот настоящий вечный двигатель! – внезапно прозрел Гриша. – Здесь никогда не прекращаются движение и жизнь!»
Не подозревавшая о высокопарных мыслях ученика, Галка-Палка вела группу в самое жерло, где рождались на свет знаменитые столовские щи, рыбные котлетки, твердые сочники с творогом и мутные, как утро алкаша, компоты из сухофруктов.
Сентиментальная Ленка Палач углядела синюю букву Щ, намалеванную краской на боку громадной кастрюли – сама Ленка поместилась бы в такой кастрюле без всяких ухищрений, лучше Жихарки. А Гриша только успевал головой вертеть – все его поражало в этом хорошо продуманном аду. И огромные посудины – в самый раз варить грешников, и циклопические чаны, и красно-белые поварихи – их чертовски громкий хохот и дьявольски мрачное молчание. Именно тогда Малодубов впервые заметил, как похожи друг на друга столовские работники – феи общепита, королевы вкусноты. Мужчин здесь, разумеется, не водилось – на Гришу и Бурмистрова феи поглядывали кокетливо, как парижанки, и пуще
