появились обозы беженцев. Кое-где в сельских районах орудовали банды мародеров, остерегавшиеся, впрочем, нападать на вооруженных людей. Орденские крестьяне и челядь чувствовали слабину господ и оттого испытывали еще больший ужас, чем былой страх перед Черным Крестом.
Инквизиторы не останавливали беженцев, не препятствовали им и не карали их. Охота на преступников тоже не велась. Сильная рука в латной перчатке, доселе крепко державшая эти земли, теперь безвольно разжалась.
Инквизиторы не знали, что делать. Да и сделать без Черного Креста они, по большому счету, уже ничего не могли. Крест слишком сильно и глубоко проник в повседневную жизнь Ордена и его людей. Крест являлся цементирующей основой, после изъятия которой посыпалось все, и в людских душах наступила катастрофа, сравнимая с последствиями Бойни.
Святую Инквизицию трясло. С лязгом и скрежетом рушился железный порядок, до сих пор работавший исправно, как старинные часы с хорошо отлаженным механизмом. Порядок, по мнению Виктора, неправильный, чуждый, но почему-то все-таки неприятно было осознавать свою причастность к его кончине и воцаряющемуся вокруг хаосу. Ведь это именно они влезли в чужой монастырь со своим уставом и перевернули здесь все с ног на голову. Они, убийцы Черного Креста, а вовсе не перьеносцы и Тотемы.
Дурацкое какое-то чувство. Не вины даже – непонятного сожаления. Но, наверное, так бывает, когда крушишь до основания то, чего не строил сам. Вернее, так должно быть, когда ломаешь чужое.
Крестовик, кстати, им не понадобился. Вообще. Ни разу. Его попросту некому и незачем было показывать. Необходимость прикидываться гонцами Магистра отпала сама собой.
В начинающемся хаосе никому ни до кого не было дела. Виктора и его спутников никто не остановил и не задал ни одного вопроса. Опущенное на людях забрало Костяники тоже не вызывало интереса. Когда все катится в тартарары, на подобные мелочи люди перестают обращать внимание.
Все были поглощены общим горем. Смертью Черного Креста. Даже пережив ее и очнувшись после сильнейшего потрясения, Инквизиторы продолжали тонуть в его смерти. Они тонули, тонули, тонули, сложив лапки и утягивая на дно друг друга. И выплывать, похоже, не собирались.
И это при том, что реальная опасность со стороны перьеносцев никуда не делась.
– Мля, не Инквизиция, а богадельня какая-то! – пробурчал Костоправ, оглядываясь на оставшуюся позади толпу. – Ну, полный звездец, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Туши свет, короче, бросай гранату!
– Свет? – наморщив лоб, зацепилась за слово Змейка. – А ведь и правда, все это здорово смахивает на конец света.
– Для Инквизиции – это конец света и есть, – задумчиво согласился Виктор.
– «Конец света, конец света»! – сварливо передразнил Костоправ. – Радовались бы, кретины, что избавились от своего кукловода, а не строили из себя таких несчастных и конченых.
– Тут не все так просто, – покачал головой Виктор. – Если у фанатиков отобрать бога, они становятся слишком свободными, чтобы быть счастливыми, понимаешь?
– Не-а, ни хрена не понимаю, – честно признался лекарь.
«Это потому, что сам не фанатик», – подумал Виктор и постарался объяснить доступнее:
– Без веры, вернее, без объекта поклонения их жизнь теряет всякий смысл. Они лишаются главной опоры и становятся беспомощными, как дети. Им не к чему приложить себя и не из чего черпать радость. Фанатики не способны просто жить. Не умеют, не привыкли, не хотят. Им непременно нужно служить и жертвовать. Миссионерствовать, проповедовать, обращать других… Доказывать превосходство своей веры и бороться с иноверцами. А если вдруг служить оказывается некому и бороться не за что… Это действительно конец света в отдельно взятой голове. Или, как в случае с Инквизицией, – во множестве голов.
– И что же с ними такими бедненькими теперь будет? – хмыкнул Костоправ.
Виктор пожал плечами:
– Не знаю. Если печать Черного Креста еще сохраняется на их мозгах, и если она воспрепятствует новому зомбированию, значит, Инквизиторы какое-то время будут по привычке молиться своему несуществующему уже богу и драться с перьеносцами, пока не погибнут. Если же со смертью Креста закончилась и его власть над воинами Ордена, то рано или поздно крестоносцы попадут под влияние американского Тотема. Обретут нового бога. Новый смысл бытия. И новое счастье.
– Нафиг, нафиг, нафиг такое счастье! – затряс головой Костоправ. – Надо валить отсюда к едрене фене, и поскорее. Ну его в жопу весь этот зомбятник, и поглубже.
Виктор подумал, что проблема заключается не только в том, чтобы самим свалить из «зомбятника», но и в том, чтобы «зомбятник» не двинулся следом. С Тотемов ведь станется. А чтобы остановить их армию, сил потребуется гораздо больше, чем на оборону Сибирска от Йап-повых мутантов. Так что в новых условиях ценность поморской карты возрастала многократно.
Глава 32
Портовый город Святой Инквизиции, к которому они выехали, был и похож, и одновременно не похож на южнороссийскую Бухту. Собственно, город, защищенный и с моря и с суши мощной крепостной стеной и вплотную примыкавший к хорошо укрепленной гавани, являлся лишь частью береговых фортификаций. Вдоль побережья на скалах и мысах стояли, словно бдительные часовые, рыцарские замки, сторожевые башни и артиллерийские редуты. Многочисленная стража на смотровых площадках, жерла тяжелых бомбард, метательные машины, а кое-где и торчавшие из бойниц и амбразур пулеметы свидетельствовали о том, что при должном настрое Инквизиторы могли если не остановить, то надолго задержать под стенами любого врага. Вот только с нужным настроем сейчас в орденских землях большие проблемы.
Проехали через открытые ворота. Караульные даже не взглянули в их сторону. Вооруженные алебардами ландскнехты и пара рыцарей-мечников что-то беззвучно шептали, глядя на черные кресты поникших крепостных штандартов. Стража молилась.
«Много же они так насторожат», – подумал Виктор.
Сам по себе городок оказался не очень велик, да и орденский порт не шел ни в какое сравнение с Бухтовским. Вероятно, торговля здесь шла не так бурно, как в южнороссийском купеческом приморье. А может, торговли, как таковой, и не было вовсе, и порт лишь выполнял функцию перевалочной базы для орденских грузов.
И город, и его окрестности были переполнены растерянными крестоносцами, не очень понимающими, к чему теперь стремиться, и беженцами-простолюдинами, лелеющими одну-единственную надежду: уплыть хоть куда-нибудь.
Вот только на чем?
В отличие от городских кварталов, порт, наоборот, казался пустынным и покинутым. Лишь с полдесятка судов сиротливо жались к пустующим причалам, но этого явно было недостаточно, чтобы увезти всех желающих. Да и судовладельцы не торопились никого принимать на борт: корабли и причалы бдительно охраняла вооруженная до зубов стража, состоявшая, кстати, не из крестоносцев. Вероятно, суда принадлежали либо иноземным купцам, либо снабженцам Ордена, не являющимся его полноправными членами. И главной загадкой было то, почему они не отплывают.
Но вот что примечательно: паники как таковой не было. Ни паники, ни погромов, ни бунтов, ни попыток захватить корабли. В Инквизиторских землях наступление перьеносцев и неминуемое поражение воспринималось по-разному, но только без паники, которая давно возникла бы в любом другом месте. Животный страх простолюдинов растворялся в глухом отчаянии Посвященных рыцарей и ландскнехтов и пока не перехлестывал грань, за которой человек окончательно впадает в безумие.
А может быть, все дело в том, что люди здесь слишком долго жили под знаком Черного Креста и железной пятой Святой Инквизиции и слишком привыкли подчиняться. Долгая покорность не способствует ни проявлению бунтарского характера, ни развитию буйно-панических настроений. Разве что апатия цветет на этой почве буйным цветом.
Они проехали через весь порт. Внимание Виктора привлек стоявший у самого дальнего причала большой пузатый корабль, высокие борта которого щетинились шипами, словно бока Гуси – ползучего мутанта из русского Большого Котла.
С судна и причала сурово смотрела охрана. На берег были направлены бортовые бомбарды. «Не подходи! Не суйся!» – всем своим видом безмолвно говорили корабль и его экипаж. Ловить здесь было
