Это для пяти чувств, как однажды объяснил мне мистер Рэдичи. Соль для вкуса, пламя — для зрения, колокольчик — для слуха, благовоние — для обоняния, а
Мак-Грат положил хлыст перед крестом.
Дьюкейн содрогнулся.
— И еще есть это, — продолжал Мак-Грат.
Пламя свечей заколебалось от движения воздуха, и Дьюкейн отвлек свое внимание от хлыста.
Мак-Грат, увеличившись в два раза, не то танцевал, не то боролся с чем-то, его руки поднялись над головой, бросая огромную бесформенную тень на кирпичную стену. Потом с тяжелым шлепком одеяние было накинуто, и Мак-Грат, улыбаясь, продемонстрировал его. На нем была широкая риза из желтого шелка, вышитого черными верхушками елей. Он кокетливо закружился. Рукава и обшлага брюк, не закрытых великолепной рясой, производили впечатление вульгарности. Одеяние было слишком велико для него. Рэдичи был крупный мужчина.
— А это все венчает, видите, — Мак-Грат показал твердый расшитый головной убор, похожий на митру, и собирался нахлобучить его на себя.
Дьюкейн быстро выхватил его из рук Мак-Грата.
— Снимите это все.
— Роскошно, правда?
— Снимите.
Довольно неохотно Мак-Грат выпутался из рясы. Когда он поднял ее над головой, он сказал:
— Как вы думаете, сэр, можно мне взять что-нибудь из этих вещей?
— Нет, конечно, нет! — сказал Дьюкейн. — Эти вещи — собственность наследников мистера Рэдичи. Полиция займется этим. Отойдите. Я хочу осмотреться.
Он взял одну из свечей:
— Какой ужасный запах!
— Думаю, это — птицы.
— Птицы?
— Да, — ответил Мак-Грат. — Бедные голуби. Взгляните.
Он указал в темноту под столом в другой стороне комнаты.
Дьюкейн передвинул свечу и увидел что-то под столом, напоминавшее большую клетку. Это, действительно, была примитивная клетка, сделанная из упаковочного ящика и проволоки. В клетке Дьюкейн, нагнувшись, увидел распростертое серое крыло. Затем он увидел лоснящиеся голубые и серые комки, сваленные в углу. Перья были еще блестящими.
— Все умерли, конечно, — сказал Мак-Грат с некоторым удовлетворением. — Мистеру Рэдичи они нужны были живыми. Рука Мак-Грата вытянулась и потрогала клетку почти ласкающим жестом. Его запястье в золотых завитках сильно вытянулось из рукава.
— Вы имеете в виду…?
— Он обычно убивал их по ходу церемонии. Кровь по всей комнате. Ужасно. Мне всегда нужно было много времени потом, чтобы вычистить все после, когда все кончалось. Он очень следил за чистотой, видите ли.
— Где вы их брали?
— Ловил на Трафальгарской площади. Нет ничего легче, если прийти пораньше. Немного трудней зимой. Но я обычно ловил их в туманный день и уносил под курткой.
— И потом держали здесь?
— Некоторых дома, других здесь, пока они были нужны. Я кормил их, конечно, казалось, они спят почти все время. Слишком мало света, я думаю. Этих я поместил туда, как раз в тот день, что мистер Рэдичи умер.
Дьюкейн отвернулся от мягкой кучки тел в клетке.
— И вам не приходило в голову спуститься за ними и выпустить?
Мак-Грат казался удивленным:
— Господи, нет. Я об этом не подумал. Я старался не спускаться сюда лишний раз. И когда бедный мистер Рэдичи умер, я не собирался забивать себе голову голубями.
Дьюкейн вздрогнул. Подсвечник теперь казался ему тяжелым. Он качнулся, и горячий расплавленный воск капнул на его запястье и на рукав пальто. Он внезапно почувствовал слабость, и ему вдруг пришло в голову, что с тех пор, как он вошел в эту комнату, он ощущал слабость и сонливость. Он захотел убрать все с матраса и лечь самому. Он задумался в первый раз — как вентилировалась эта комната? Там было слишком мало воздуха для дыхания. Он глубоко, судорожно вздохнул, от запаха у него запершило в горле, и он закашлялся.
— Мерзкий запах, да? — сказал Мак-Грат, который все еще стоял на коленях у клетки и наблюдал за ним. — Но это не только от птиц, знаете. Это —
— От него?
— Мистер Р., от него исходил жуткий запах. Вы никогда не замечали?
Дьюкейн, действительно, замечал, что от Рэдичи плохо пахло. Однажды он слышал, как клерки в офисе зубоскалят по этому поводу.
— Ладно, если мы все видели, нам лучше уйти, — сказал Дьюкейн.
Он вернулся к алтарю. Золотая ряса с черным рисунком, изображавшим верхушки елей, валялась на матрасе. Дьюкейн заметил сейчас, когда свеча близко освещала ее, что она была потрепана и грязна, вдоль каймы с одной стороны расплылось неправильной формы коричневое пятно.
— Есть что-нибудь еще?
— Вы многое увидели. Больше в этой комнате ничего интересного нет. Вот только эти жестянки, в них больше ничего нет, кроме спичек и сигарет мистера Р., благослови его Господь! Под столом — ничего, кроме старых голубей. Но вы поищите сами, сэр, поищите сами.
Дьюкейн обошел комнату со свечой и потом повернулся лицом к Мак-Грату, который стоял спиной к тау-кресту и внимательно наблюдал за Дьюкейном. Дьюкейн увидел, что Мак-Грат подобрал хлыст и сейчас теребил его тонкий болтавшийся кончик пальцем левой руки. Голубые глаза Мак-Грата были пусты.
Мерзость всего этого, думал Дьюкейн, вот что ставит в тупик. Это зло — мерзко, это что-то маленькое и запертое, прах, осыпающийся с паутины, пятно крови на одежде, кучка мертвых птиц в упаковочном ящике. Что бы ни было то, что так увлекало Рэдичи и чем он занимался, то, что окружало его, висело над ним — этот запах разложения не имел силы и величия. Здесь присутствовали одни маленькие силы, грязные, не имеющие благодати. Если самого зла недостаточно, чтобы человек был проклят, то одна эта чернота могла уничтожить его душу. Оно во мне, думал Дьюкейн, продолжая смотреть сквозь пустоту голубых глаз Мак-Грата, тоже уставившегося на него. Зло — во мне. Существуют демоны и силы вне нас, Рэдичи играл с ними, но это карликовое зло. Великое зло, реальное зло внутри меня. Это я — Люцифер. При этой мысли темнота внутри него всколыхнулась подобно свежему воздуху. Чувствовал ли и Рэдичи этот разлив черного благословения, когда он стоял перед перевернутым крестом и ставил кубок на живот обнаженной девушки?
— В чем дело, сэр?
— Ничего, — ответил Дьюкейн. Он поставил свечу на ближайший стол. — Я чувствую себя немного странно. Нехватка воздуха.
— Присядьте на минуту, сэр. Вот стул.
— Нет, нет. Что означают эти странные знаки на стене за вами?
— Да так, ничего особенного. Солдаты, наверно.
Дьюкейн перегнулся через матрас и уставился в белую стену. Это была стена из беленого кирпича, и она казалась оклеенной бумагой, потому что была вся плотно покрыта граффити — от потолка до пола. Обычные послания и заметки, около которых были поставлены даты — все военного времени. Мужской половой орган был широко представлен в разнообразном контексте. Разукрашенная стена позади креста неожиданно создала дружескую и человеческую, почти добрую атмосферу.
Некоторые записи показались Дьюкейну более близкими по времени — они были начертаны голубым фломастером. Они были написаны поверх солдатских надписей. Там были аккуратно начертанные
