Лучше не бывает

Рассеянно Джессика взяла конверт со стола и начала разрезать его. Внутри было много чего. Она вытащила кусок линованной бумаги с коротким письмом. Джессика потрясенно и испуганно смотрела на него. Конверт тоже выпал оттуда прямо на ее письма. Конверт был адресован Джону Дьюкейну, эсквайру — чужим, неизвестным ей почерком. Почему это прислали ей? Может быть, чтобы она передала это Джону? Но она увидела, что конверт уже открыт и что письмо отправлено в начале месяца. Замирая от сладостного ужаса, Джессика развернула приложенное письмо. Оно было коротким:

«Дорогая мадам,

Зная о ваших сильных чувствах к мистеру Джону Дьюкейну, я уверен, вам будет интересно прочесть вложенное письмо.

Искренне ваш Доброжелатель»

Сильно дрожа, Джессика схватила конверт и вытащила письмо. Оно было следующего содержания:

«Трескомб Дорсет

О, мой дорогой Джон, как я скучаю по тебе, кажется, еще целая вечность до нашего милого уикенда. Мне больно думать, что ты совсем одинок в Лондоне, но скоро мы воссоединимся. Ты — моя собственность, ты знаешь, а у меня сильное чувство собственности! Я буду бороться за свои права! Не будь так далеко от меня, мой любимый, поторопи дни и часы. О, как божественно, Джон, говорить с тобой о любви и знать, что ты чувствуешь то же, что и я! Люблю, люблю, люблю,

Твоя Кейт

P. S. Вилли Кост шлет привет и надеется скоро тебя увидеть».

Джессика села на пол и постаралась сосредоточить свои усилия на том, чтобы не умереть. Она не чувствовала позыва к слезам или рыданиям, но у нее было ощущение, будто ее тело отделилось от нее. Шок был очевиднее боли или, возможно, боль была такой невыносимой, что она балансировала на грани сознания. Она сидела совершенно неподвижно около пяти минут с закрытыми глазами, каждый мускул напрягся, чтобы все тело не распалось. Потом она открыла глаза, снова прочла письмо и осмотрела конверт.

Конечно, не могло быть и малейших сомнений — это письмо от любовницы Джона. Дело даже не в тоне письма, но со значением подчеркнутое слово «уикенд» доказывало это. Наверно, у них счастливые, даже восторженные отношения. Это было письмо женщины, уверенной, что она любима. Важно еще и то, что письмо написано меньше, чем три недели назад. Дата на конверте просматривалась четко, и само письмо было датировано — день, месяц, год. Значит, роман все это время вовсю разворачивался. Это означало, что Джон лгал.

Джессика встала с пола. Она подошла к ящику, в котором хранились все письма Джона, когда-либо посланные ей, и вынула открытку, лежавшую наверху.

«Прости, пишу тебе в спешке, я ужасно занят по работе разными, отнимающими много времени, делами. Виноват, что не написал. Могли бы мы встретиться в понедельник? Но не на следующей неделе, а еще через одну? Я очень жду этого. Если ты не возражаешь, я приду к тебе в семь. Самые лучшие пожелания. Д.»

Отнимающие много времени дела, думала Джессика. Приду к тебе. Теперь это читалось совершенно по-другому. Конечно, ей не надо было приходить к нему в дом, она и раньше никогда не приходила. Увлеченный романом, он холодно рассчитал, на сколь долгий срок он может отложить свидание, не вызывая подозрений. Понедельник — но не на следующей неделе, а еще через неделю. Как аккуратно он написал, чтобы подозрительные слова не казались подозрительными. Несомненно, он как раз вернется из этого милого уикенда. И он будет смотреть ей в глаза, как он это делал в прошлую встречу, и говорить серьезным, честным голосом, что у него нет любовницы.

Джессика снова принялась расхаживать по комнате. Но уже гораздо медленнее. Она с трудом поборола импульс поднять трубку и позвонить Джону на работу. Она поборола его потому, что знала: этого делать не нужно, внутри нее произошло нечто очень важное. И потребуется время, чтобы оно окрепло и возобладало над ней. Итак, Джон — совестливый пуританин Джон, честный и справедливый Джон, Джон- Бог холодно лгал ей. Она не была предметом его заботы, а только человеком, которым можно манипулировать, которого можно обманывать. Она представляла — возможно, и эта мысль заставила Джессику на миг прервать свое хождение по комнате — очевидную опасность для него, угрозу его новоприобретенному счастью, надоедливым воспоминанием, фальшивой нотой. Мне больно думать, что ты совсем одинок в Лондоне. Уж конечно, Джон не рассказал влюбленной даме о своей связи с бедной Джессикой. Это бы все испортило, это никуда не годится. Джон лгал и милой даме тоже.

Джессика сказала себе вслух: «С Джоном кончено. Это — конец». Она опять остановилась и прислушалась к себе. Ни рыданий, ни слез, ни наклонности упасть в обморок. Какая-то твердая линия прочертилась в ней — вертикальная, стальная и тонкая, как проволока. Но очень прочная. Она уже не собиралась умереть ради Джона Дьюкейна. Теперь она возвысилась над ним. Она знала, а он не знал, что она знает. Она села на кровать. Она чувствовала себя усталой, как после долгой прогулки. Она целыми днями гуляла по комнате, думая о Джоне, ожидая от него письма или телефонного звонка. А все это время… Джессика пристроила за спиной две подушки и прямо и удобно расположилась на кровати. Она погрузилась в полную неподвижность, она сидела подобно идолу, подобно сфинксу. Ее глаза едва мерцали, дыхание стало еле слышным, как будто бы жизнь вытекла из нее, оставив только восковое подобие. Прошел час.

Джессика встала, уже вечерело. Она подошла к окну и выглянула. Сиамская кошка медленно шла по краю крыши вдоль ограждения. Мальчик из Вест-Индии нес вечерние газеты. Студент надраивал свою очень старую машину. Две собаки, только что встретившись, махали хвостами. Она отвернулась от окна, подошла к зеркалу и сказала своему изображению в зеркале — очень мягко и несколько раз: «Джессика, Джессика…»

Затем она вернулась к столу и опять взяла письмо, но на этот раз она изучала только постскриптум, где говорилось о Вилли Косте.

28

— Я все ждал, когда вы объявитесь, — пробормотал Дьюкейн.

Ричард Биран стоял в гостиной Дьюкейна и пока не собирался садиться, хотя Джон предложил ему стул. Дьюкейн сидел у пустого камина. Лампы были зажжены, и занавески скрывали темно-голубой свет вечера. В комнате пахло летней пылью и розами.

Биран стоял, постукивая пальцами по каминной доске, его тело беспрерывно раскачивалось, а плечи дергались. Его длинная голова была откинута назад, а узкие голубые глаза то и дело взглядывали на Дьюкейна, потом пробегали по комнате и снова почти кокетливо возвращались к Дьюкейну. Лампа стояла позади него, поэтому лицо его было в тени, но она подсвечивала его растрепанную гриву светлых волос. Он переступил порог комнаты Дьюкейна две минуты назад.

— Ну, — спросил Дьюкейн. Он принял холодную, почти безжизненную позу, чтобы скрыть свое крайнее удовлетворение, почти ликование от прихода Бирана.

Осмотр «часовни» Рэдичи, проведенный с помощью Мак-Грата, окончательно убедил Дьюкейна, что с точки зрения секретности Рэдичи — невинен. Он был уверен, что вся эта некромантическая деятельность не являлась всего лишь прикрытием. Нет, здесь присутствовала искренность, очевидная глубокая вера —