надеюсь?
— Я верю, что вы способны на любой поступок, продиктованный бескорыстной добротой.
— Вы это серьезно?
— Вполне серьезно. Вы могли бы объявить во всеуслышание, что берете Флитча с собой в Лондон.
— Мисс Мидлтон, вот вы сейчас собирались уезжать. Мое появление заставило вас изменить свое намерение. Следовательно, вы мне не доверяете. Оно и естественно. Было бы куда удивительнее, если бы вы мне доверяли. Все, что вы обо мне слышали, говорит о том, что мне доверять не следует — даже в минуту крайности. Я догадался, что вы собрались уезжать. Вы спросите, каким образом? Право, не знаю. Здесь, должно быть, действуют пресловутые силы симпатии, но это — явление необъяснимое. Существует естественная симпатия, также как и естественная антипатия. И только когда поживешь с человеком рядом, обнаруживаешь, какая же это сила!
Клара вздохнула, без слов согласившись со справедливостью этого замечания.
Коляску вдруг подбросило, — казалось, еще немного, и она опрокинется.
— Ах, Флитч! Пощади! — воззвал де Крей.
Клара улыбнулась.
— Нет, право же, — продолжал он, — с ним мы не можем считать себя в безопасности, как бы мы ни бодрились. Он вытряхнет из меня душу, вот увидите!.. Не все, однако, потеряно, если антипатия обнаружится вовремя, прежде, чем те, кто ее испытывает, соединят свои жизни — лишь бы у одной стороны хватило мужества в этом признаться, а у другой — ума! Иначе им вопреки собственному желанию пришлось бы надеть на себя ярмо. Тут самый опасный противник — Гордость, она-то и усадит обоих в карету и повезет их к роковым дверям. Единственный выход — пока не поздно, столкнуть этого возничего с козел. Высшая гордость на свете — это гордость обладания, и существует только один способ нанести ей смертельный удар: посеять сомнение. Иного способа научить Гордость уму-разуму нет. Надо только запастись мужеством.
Де Крей принялся опускать окно кареты, чтобы дать Кларе время обдумать его слова.
Кого же он разумел под Гордостью? Ну конечно, Уилоби! И разве сама она, поддавшись минутной слабости, не мечтала заставить его отказаться от нее тем самым способом, какой предлагал полковник?
— Вы знаете, мисс Мидлтон, я ведь немного разбираюсь в людях, — сказал он.
— Я это вижу.
— Итак, вы решили вернуться?
— О да.
— В самом деле, погода не располагает к путешествиям.
— Совсем не располагает!
— Вы можете полностью рассчитывать на мою скромность. Будьте великодушны — поверьте, что сюда меня привело не желание застигнуть вас врасплох и подглядеть вашу тайну. Я догадался, что вы поехали на станцию, и просто хотел предложить свою помощь.
— Скажите, вам не повстречалась карета миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, когда вы подъезжали к станции? — спросила Клара, чуть краснея.
Де Крей вспомнил, что точно, какую-то карету он видел.
— Но самой миссис Маунтстюарт я не заметил — так это она была в карете?
— Да. Поэтому ваша скромность делу не поможет. Уж она-то вас заметила наверное.
— И вас тоже, мисс Мидлтон?
— Я предпочитаю думать, что меня видели. Когда иного выхода нет, я могу быть храброй, полковник де Крей.
— Я в этом не сомневался. Но только храбрость, как и прочие способности, нуждается в постоянной тренировке. Моя часто ржавеет и страдает ревматизмом.
— Мысль о тайных заговорах мне претит.
— Сделайте, пожалуйста, исключение для бедняги Флитча!
— Для него — так и быть.
Полковник высунул голову в окно и взглянул на спину своего будущего кучера.
— Сегодня на него можно положиться, — сказал он. — Разбушевавшиеся стихии отрезвляюще действуют на нашего друга. Он опасен только в ясную погоду. Через пять минут мы будем у ворот парка.
Клара подалась вперед, чтобы взглянуть на изгороди по обочинам дороги, ведущей к Большому дому, как бы возобновляя свое знакомство с ними. И ум и сердце ее были подавлены, она была как цветок, прибитый дождем и ветром к земле; и только благодаря женской привычке скрывать свое душевное состояние лицо ее не выказывало растерянности и беспомощности, которые она ощущала. Она была готова укорять Вернона за то, что он предоставил ей самой решать свою судьбу.
Невольный вздох вырвался из ее груди.
— Есть еще один поезд, в три часа, — с великолепной находчивостью откликнулся де Крей.
— И еще один, в пять. Сегодня мы обедаем у миссис Маунтстюарт. А я так жажду одиночества! Я не создана для обязательств. Как только меня связывают словом, я начинаю мечтать о свободе.
— Когда дама заявляет подобное, мисс Мидлтон…
— То что?
— То это значит, что она тяготится одиночеством.
Кларе нечего было возразить: увы, она знала, что способна привязаться к человеку всей душой. Нет свободы для слабых! Так ей оказал когда-то Вернон. И вот первая же ее попытка опровергнуть эту истину показала ей всю меру ее зависимости.
Как знать — будь это получасом раньше, в присутствии такого тонкого физиономиста, каким был полковник де Крей, когда дело касалось дам, подобное настроение могло бы оказаться для Клары роковым. К счастью, коляска уже подъезжала к воротам парка.
— Прикажете мне удалиться? — спросил де Крей.
— Нет, отчего же? — возразила она.
Полковник поблагодарил ее изящным наклоном головы. В его манере было столько обезоруживающей покорности, что Клара почувствовала себя совершенно непринужденно.
— Заранее придуманная история — западня для рассказчика, — сказал он.
— Это верно, — с готовностью согласилась Клара, не замечая, что тем самым вступает с ним в тайный сговор.
Откинув голову, он комически заморгал в знак того, что напрягает свои умственные способности.
— Вы правы, мисс Мидлтон, — когда заранее придумываешь, что сказать, ничего путного не выходит: сам же и увязнешь в собственных хитросплетениях. Правдивость и врожденная сообразительность — лучшие советчики. Поскольку вы олицетворяете собой правдивость, мне придется взять на себя второе.
Клара смутно чувствовала, что впереди ее ожидает еще большая путаница, но была благодарна своему собеседнику уже за то, что он не старается поколебать ее намерения объясниться с сэром Уилоби начистоту. В умении полковника изящно манипулировать фактами она не сомневалась — последнее время она и сама ощущала в себе не только некоторые способности в этой области, но и искушение их применить; избавляя ее от этой необходимости, де Крей как бы спасал ее от самой себя.
Каким образом его природная сообразительность должна будет поддержать Кларину правдивость, оставалось не совсем ясно, а поскольку она совершенно забыла о Кросджее, то и не подумала, как привести собственный правдивый рассказ в соответствие с отчетом мальчика об их утренней прогулке.
Пока коляска катила по парку, Клару больше всего занимала мысль, как примет ее возвращение Вернон. Ведь это он, собственно, и был его причиной, несмотря на то что сам приложил к тому так мало усилий, так мало, что она даже сомневалась, доставит ли оно ему радость.
