Глава двадцать девятая,
Башенные часы над конюшней пробили двенадцать — время, когда, по Клариному замыслу, должно было раскрыться ее бегство. В том состоянии смятения и смутных предчувствий, в каком она пребывала, совет де Крея сверить свои часы с башенными, вызвал на ее щеки румянец стыда. Разумеется, он уже тогда, за утренним завтраком, видел ее насквозь, — теперь ей это было ясно. Да и не он ли помог ей избавиться от общества Уилоби? Жестокая мысль! Такая проницательность и смущала и страшила ее; однако де Крей, — надо отдать ему справедливость, — не преступил границ скромности, ни в чем не злоупотребил своим положением и во всех отношениях проявил себя истинным джентльменом. Тем не менее факт оставался фактом: Клара поставила себя в такое положение, когда честь ее зависела от благородства мужчины.
Она выпрыгнула из коляски с ощущением человека, избавившегося от опасности. Повстречайся ей Уилоби в эту минуту, она приветствовала бы его дружеской улыбкой. Двери Большого дома растворились, и Кросджей пулей вылетел к ней навстречу. Он так и припал к ее руке и, не выпуская ее, прыгал от восторга. Он словно не верил своему счастью; захлебываясь, заикаясь, перемежая свою речь междометиями, он рассказал, как сэр Уилоби обнаружил его в лодочном сарае и пытался выведать у него все и как он отослал своего покровителя на ферму к Хоппнеру, сказав, что мисс Мидлтон пошла проведать больного ребенка, а оттуда дальше, в лачугу поденщика.
— «Мисс Мидлтон любит помогать бедным», — сказал я ему. И ведь это правда, ведь это-то уж сущая правда! И я сказал, что вы меня услали из боязни, как бы я не заразился!
Итак, худшие опасения Клары подтвердились. Полковник расплатился с Флитчем и прислушался к рассказу Кросджея.
— О, да я вижу, весь арсенал мальчишеского красноречия был пущен в ход, — заметил он.
Флитч между тем стоял перед ними, подняв руку к полям шляпы, пытаясь этим жестом привлечь к себе внимание.
— Миледи! Полковник! — меланхолично воскликнул он; впрочем, сквозь меланхолию пробивался розовый луч надежды. — Если только мне доведется на рождество пить старый портвейн Большого дома!..
Возглас этот надлежало понять в том смысле, что, если его мечта осуществится, он непременно выпьет за здоровье своих пассажиров. Обратив прощальный взор на окна, он понуро отъехал прочь.
— Значит, мистер Уитфорд еще не вернулся? — спросила Клара.
— Нет. А сэр Уилоби наверху, переодевается.
— Ты видел Баркли?
— Она только что пошла в лабораторию. Я ей сказал, что сэра Уилоби там нет.
— Скажи, Кросджей, не было ли у нее в руках конверта?
— Она что-то держала в руке, это точно. Но только — что, не знаю.
— Беги к ней! Скажи, что я здесь и чтобы она вернула мне письмо.
Кросджей кинулся бежать и попал прямехонько в объятия сэра Уилоби.
— Этого постреленка приходится ловить, как футбольный мяч! — воскликнул тот, крепко обхватив мальчика. — Клара, вас дождь не застит? — спросил он и, чтобы скрыть свое замешательство, продолжал энергичную борьбу с извивавшимся в его руках Кросджеем.
— Самую малость.
— Я счастлив это слышать. Вы нашли, где укрыться?
— Да.
— В одном из коттеджей?
— Нет, не в коттедже, но меня ничуть не намочило. Полковнику де Крею посчастливилось встретить коляску еще до того, как он меня нагнал, и…
— И снова Флитч! — подсказал полковник.
— Да, да, вам везет, вам везет, — бормотал Уилоби, все еще сжимая Кросджея в своих объятиях и делая вид, будто отчаянные попытки мальчишки вырваться — всего лишь игра. Мертвенная бледность, однако, выдавала его волнение. — Да стой же ты, непоседа! — прикрикнул он вдруг на Кросджея. Клара ласково коснулась плеча мальчика, и тот мигом успокоился.
Все поднялись в дом.
— Я не успела вас поблагодарить, полковник де Крей, — сказала Клара, на мгновение задержавшись в дверях. И, понизив голос почти до шепота, прибавила: — Конверт, надписанный моей рукой. В лаборатории.
Кросджей вскрикнул от боли.
— Ага, попался! — поддразнил его Уилоби и залился смехом, который звучал ненамного веселее, чем писк его жертвы.
— Вы очень больно щиплетесь, сэр!
— Эх ты, девчонка!
— Я не девчонка! Мне просто нужно достать книжку.
— Где же твоя книжка?
— В лаборатории.
Меж тем полковник де Крей уже подходил к дверям лаборатории.
— Я принесу тебе твою книжку! — крикнул он нараспев. — Какая тебе нужна? «Мореплаватели древности»? «Детские гимны»? Я, кажется, оставил здесь свой портсигар.
— Баркли говорит, что у нее для меня письмо, — сказал Уилоби, обращаясь к Кларе, — будто бы вы поручили ей доставить его мне в полдень!
— Ну да, на случай, если бы я не вернулась к тому времени: чтобы не причинить вам беспокойства.
— Ваша внимательность делает вам честь.
— Ах, нет! Не хвалите меня, Уилоби! Не говорите мне о чести. А вот и ваши тетушки. Дорогие мои!
Клара грациозно двинулась им навстречу, и прихожая огласилась восклицаниями.
Уилоби отпустил наконец Кросджея, который тотчас же кинулся к лаборатории. Его мучитель пошел за ним следом и, подойдя к дверям, молча посторонился, чтобы пропустить выходившего оттуда де Крея.
Кросджей рыскал глазами по всей комнате, Уилоби подошел сперва к письменному столу, затем к электрической батарее и, наконец, к каминной полке: письма не было нигде. А ведь Баркли сказала — он это точно помнил, — что еще утром, после завтрака, мисс Мидлтон велела ей отнести к нему в лабораторию письмо и что она выполнила распоряжение своей госпожи.
Уилоби бросился вон из лаборатории, взбежал наверх и увидел Кларину камеристку и спину удаляющегося де Крея.
Он подозвал Баркли. Та выпятила верхнюю губу и стала оправлять на себе платье — пантомима, свидетельствовавшая о готовности принять бой.
— Простите, сэр Уилоби, меня зозет госпожа.
— У вас было ко мне письмо.
— Я сказала, что…
— Вы мне сказали, когда я встретил вас внизу, у лестницы, что оставили в лаборатории письмо, адресованное мне.
— Оно лежит на туалетном столике в комнате госпожи.
— Принесите его сюда.
Баркли плавно повернулась, еще раз скорчив свою ханжескую гримаску — эти ужимки должны были, очевидно, означать, что на все случаи жизни у нее имеется свое особое мнение.
Уилоби остался на лестнице; служанка больше не появлялась.
Поняв всю нелепость своего ожидания, да и всего своего поведения вообще, он поднялся к себе и
