Заговор, которого не было...

заниматься по сути дела приписками. Так вот, она не стала выкрадывать документик, не стала его театрально вырывать из дела, как твой придурок Дробов. И съедать сей неаппетитный документик, дождавшись, когда следова­тель отвернется.

—

А что же...

— 

Она его подделала. Всего-то несколько слов новых внесла да приписку в конце сделала. И все, и ничего не докажешь.

—

Но как же так? — удивился Михаил. — А экспертиза? Можно же доказать, что чернила там разные, авторучки, время написания разное. И вообще.

— 

Это в кино и в книгах все так просто. А в жизни... Иногда проще, чем в кино, иногда сложнее, чем в романе. Словом, запись она сделала своей, той же, заметь, ав­торучкой, теми же чернилами, а время между записями прошло слишком небольшое, чтобы экспертиза могла од­нозначно сказать: в разное время писалось. А любое со­мнение, как ты знаешь, трактуется судом в пользу обвиня­ емого. И правильно, наверное. На то ты и следователь, чтоб однозначно доказать вину подозреваемого.

—

Неужели...

—

Вот тебе и неужели. Это не рукописи, скажем, Тутанхамона отличить от рукописи Штейнбаха. Там папирус, бу­мага, чернила — все разное... Не говоря о том, что книга Валерия Штейнбаха, вон у меня на столе, о боксе, а руко­пись, скажем, Тутанхамона — о Древнем Египте.

—

Словом, ответ экспертизы...

—

Был отрицательным. Для меня. Всех семерых, прохо­дивших по делу, осудили, но сроки были очень маленькие, особенно для мадам. Ну, ни в чем же не виновата! Показа­ния: «слово против слова», свидетелей отдачи тех или иных приказов на бумаге нет, а в жизни, кто его знает, как было. Кабы документик не подделала, сидела бы... Сейчас, ко­нечно, и за более серьезные экономические преступления не сажают. Но это уже отдельный разговор. А теперь рас­сказывай, как там с братьями?

Следователь прокуратуры рассуждает

Всю дорогу от Благовещенского переулка, от Добрыни­на, до гостиницы Михаил Коржев рассуждал, расставлял по полочкам известные ему эпизоды криминальной био­графии банды братьев Ахтаевых...

И много у него всяких противоречий в этом деле образо­вывалось.

Вот, скажем, убийства. Все совершенные бандой убий­ства совершены явно с корыстными целями. Налицо клас­сический случай — нападение с целью завладения транс­портным средством.

Сама картина преступлений ясна: навязываются в пас­сажиры, в попутчики, в удобный момент Дробов — у него основная функция «душителя» — набрасывает сзади на во­дителя удавку-«струнку»; братья колют ножами и заточка­ми, ударяют по голове тяжелыми предметами; машина ос­танавливается окончательно, тело мертвого или полужи­вого водителя вытаскивается на землю. И тут начинается вакханалия: тело топчут, прыгают на груди и животе, пина­ют ногами, наносят десятки колюще-режущих ударов но­жами и заточками.

И вот машина, вожделенное транспортное средство, в преступных руках. Сняли носильные вещи, что получше, с тела водителя. Выгребли все из «бардачка» — фонарик, расческу, кошелек, зажигалку...

А бандиты не унимаются — пинают, колют, измываются над телом уже мертвого человека.

И вот в какой-то момент им становится ясно: человек этот мертв.

Они не торопясь, с время от времени возникающими склоками (кому что достанется из трофеев), пресекаемыми паханом, который берет себе все лучшее, ДЕЛЯТ ЧУЖОЕ ДОБРО.

А потом возвращаются, как показывает экспертиза, к телу уже мертвого и снова колют, пинают, режут...

Можно «понять» вынужденную жестокость грабите­ля: лучший объект ограбления — это мертвый объект...

При желании можно объяснить и озверение во время убийства: почуяли кровь молодые волчата и не могут удер­жаться.

Но вот что в голове у Михаила не укладывалось.

Как можно убить человека, нанеся ему множественные ранения, каждое из которых несовместимо с жизнью, а потом, спустя время, когда злость, кураж, азарт в прошлом, снова хладнокровно измываться над жертвой?

Он не мог это понять, и непонимание мешало ему.

Он не мог представить себе этих людей в момент совер­шения преступления.

Ну,

Дробова он видел, знает, говорил с ним. Конеч­но, не мыслитель, не интеллектуал, не добряк и не роман­тик. Зверь. Озлобленный, завистливый, мстительный. Но не псих, не маньяк, нормален, если можно так сказать про человека, совершающего жестокие убийства ради при­были...

А не имея возможности представить подозреваемых в совершении преступления в момент этого преступления, он терял какие-то очень важные для него кирпичики след­ствия. Вот, скажем, нашедшие друг друга бандиты совер­шали большинство преступлений втроем — братья Ахтаевы и Дробов. Но инсценировали место преступления так, чтобы было впечатление, что убивал один.

Мало ли что, пусть и найдутся свидетели, которые виде­ли, как в машину садилось трое пассажиров...

Нет свидетелей, которые бы утверждали, что видели, как трое убивали водителя. Нет и быть не может. Убивали в отдаленных от населенных пунктов и дорог местах. Для следствия путь один: искать одного убийцу, возможно ма­ньяка, садиста...

Взяли

Дробова? Значит, он и есть убийца. Братья Ахтаевы тут ни при чем.

Но даже если исключить показания чудом спасшегося Лебедева... Представим себе, что он не выжил бы... И все равно у следователя прокуратуры было убеждение, что действовала банда. Представим себе, что Дробов бы слу­чайно не проговорился про двоих братьев... И все равно Коржев доказал бы, что убивали трое.

Осмотр места происшествия, многочисленные крими­налистические, судебно- медицинские экспертизы под­тверждали, что убийц минимум трое.

Разной силы и манеры исполнения удары ножом и заточкой; невозможность одновременно действовать «стрункой»-удавкой и ножом; невозможность одновре­менно воздействовать физически на водителя и его пасса­жира; следы, ведущие от украденных вещей, — все говори­ло, что у

Дробова были подельники.

— Надо искать банду! — решил Коржев.

Но пока следов к остальным бандитам не было, он сно­ва и снова перепроверял детали, допрашивал

Дробо­ва, подставляя ему в ходе допросов ловушки, снова и сно­ва проводил следственные эксперименты на местности, на местах совершения убийств. Он советовался со специа­листами и составлял все новые и новые варианты и сло­весного, и психологического портрета остальных преступ­ников.

Ему казалось, если увидит их в толпе, — узнает. Не по чертам лица. По взгляду, по манере, по ухватке.

Огромная работа была проделана следователями проку­ратуры и операми