Заговор, которого не было...

уголовного розыска по выявлению за большой промежуток времени аналогичных преступлений в Вятке и Кировской области, в других областях Повол­жья — в Саратовской, Ульяновской, Астраханской, Перм­ской, Самарской областях, в Татарстане...

Как всегда в таких случаях бывает, по пути раскрыли ряд «мертвых висяков» и «подвешенных дел», к банде Ахтаевых не имевших отношения.

Проверяли не только местных рецидивистов, их связи, но и все преступления аналогичного почерка, совершен­ные с особой, не продиктованной необходимостью жесто­ костью...

Заодно вырисовывалось, что убийства, которые Коржев и его бригада склонны были приписать банде Ахтаевых, со­вершены не только из жадности, не столько из материаль­ных, корыстных побуждений, сколько из злобы...

Злоба, ненависть, жестокость, беспощадность — вот что стояло за этими кровавыми убийствами, прокатившимися волной по Кировской и соседним областям.

Столько крови, сколько он увидел, пока расследовал дело № 21/3027-91, «важняк» Кировской облпрокуратуры

Михаил Коржев не видел за всю свою предыдущую жизнь и работу в органах прокуратуры.

Но и столько хороших людей не видел.

С операми утро работал в полнейшем единодушии, теснейшем сотрудничестве. На совещаниях прокурор­ских и милицейских дым коромыслом, крик, версий каждый готов предложить с десяток. Вроде много шуму из ничего? ш на самом деле есть польза от таких «мозго­вых атак».

Всегда где-то да приоткроется завеса тайны, какой-то новый свет в конце тоннеля забрезжит, новая версия воз­никнет, старая подтвердится.

Причем что интересно: каждый делал свое дело в рам­ках своей компетенции, и никаких там ведомственных ам­биций не возникало.

Какой-то у бригады кураж появился, как стали выхо­дить на свидетелей, на следки, на вещдоки, стали выезжать на места преступлений, и старых, и новых. Стало раскру­чиваться это многоэпизодное дело. Все работали день и ночь, азарт у сыскарей пошел.

Следователь действует

Тем временем диалог у Коржева с Дробовым стал, по­хоже, налаживаться. Конечно, о взаимной симпатии речи не было, но какое-то взаимопонимание устано­вилось.

Бывает и так, что сильные физически люди в нештатных ситуациях по стенке расползаются, Дробов явно боялся, боялся и братьев, и «вышки», говорил наверняка меньше, чем знал. И то, что говорил, умишком своим заскорузлым все время проверял — не сказал ли лишнего?

У Коржева сложилось такое впечатление, что тот «сда­ет» ровно столько своих личных преступлений, сколько надо, чтоб до «вышки не дотянуть».

Было видно, что смерти он боялся до дрожи. И все вре­мя как бы предлагал следователю «торговлю» — а вот я еще кое-что знаю и могу сказать, если следствие мне гаран­ тирует...

Как ни соблазнительно было пойти на торговлю с преступником, пообещать что-то, дать гарантию жизни, если сдаст братьев, Коржев этого соблазна избегал. Ничего не обещал, ничего не гарантировал, и будущее

Дробова ставил целиком в зависимость от степени его сотрудниче­ства со следствием. Но без прямого торга «я — вам, вы — мне».

Дробов уже давно сидел в СИЗО, братья-разбойники где-то на свободе шастали. И вполне возможно, совершали новые преступления. Так что особенно-то и откладывать признания

Дробова было нежелательно.

Время шло. Коржев нервничал. Но нервничал и Дробов.

Он перебирал в голове варианты поведения: то ли и дальше по эпизодам совместных с братьями преступлений сидеть в «несознанке», в «отрицаловке», то ли, спасая свою жизнь, начинать активнее сотрудничать с дотошным сле­дователем.

Видимо, что-то в манере вести допрос, в чувстве соб­ственного достоинства, в компетентности молодого следо­вателя прокуратуры подталкивало «удава» к принятию именно второго решения.

Коржев был беспристрастен, объективен, не демонст­рировал ни ненависти, ни презрения, ровно вел дело, под­водя

Дробова к соучастию в преступлении.

Пока Дробов размышлял, что бы еще сказать следовате­лю, а что пока попридержать, тот, проанализировав со­бранные уже материалы, составил большую и подробную ориентировку, где были указаны время, способ соверше­ния убийств, приметы возможных преступников, манера знакомиться со своими жертвами, и направил в соседние области и даже регионы, в частности, в республики Кавка­за и Закавказья.

Через полтора месяца пришел ответ из Самары.

Там было совершено подобное убийство. Почерк тот же.

Ну, то есть почерки сходились, как при графологичес­кой экспертизе.

Вечером Коржев получил ориентировку, а уже утром следующего дня был в изоляторе у

Дробова.

—

Ничего не хотите добавить к сказанному ранее?

—

А что добавлять? Я все сказал. Надеюсь, чистосердеч­ное признание облегчит мою страшную вину.

—

Может облегчить...

—

Не понял?

— 

Вы сознательно скрываете от следствия некоторые эпизоды действия возглавляемой вами банды.

—

Я не возглавлял...

—

Ну, тогда возглавляемой Романом Ахтаевым банды...

—

Я этого не говорил.

—

Вы много мне еще не говорили. А вот рассчитываете на снисхождение будущего суда. Мне, видите ли, Дробов, очень трудно будет представить суду вас, человека, имев­шего судимость, признавшегося в убийстве и покушении на убийство, как невинную жертву обстоятельств. Вы сами себя губите...

—

Что же делать, гражданин следователь? Спрашивай­те, я как на духу...

— 

Ну, если так, то... Расскажите, как у вас получилось в... Самаре...

До этого с Дробовым Коржев ни разу разговора об убий­стве владельца автомашины в Самаре не заводил. Так что, получив самарскую ориентировку и «расслабив»

Дробова пустяшным разговором с переливанием из пустого в по­рожнее, тщательно готовил его к этому вопросу.

—

Так что у вас было в Самаре?

Самара тут слово ключевое. Если докажут, что в убий­стве в Самаре он тоже принимал участие, то и от братьев труднее будет отвертеться... А они на свободе... И вдруг да информация, что он в СИЗО колется, до Романа дойдет? Всегда «маляву» можно с воли в СИЗО забросить. При­шьют его во сне, он и не услышит...

С другой стороны, еще одно убийство, еще на шаг бли­же к высшей мере...

Вот и соображай тут...