Ведь я свою оду «На истребление в России звания раба» в самый канун выезда императрицы из Петербурга в Киев окончил.
— Как не помнить! А знаешь, что мне сейчас на ум взбрело? Как в 1784 году государыня на Бутурлиных разгневалась и на Елизавету Петровну Дивову.
— Это они тогда памфлет сей карикатурами обильно изукрасили. Каждый себя узнать мог да еще в каком виде!
— Да, тогда государыня всех твоих друзей из Петербурга выслала: Воронцовы в их число попали, Дивова и ее братцы Бутурлины. Все опасались, как бы до услуг Шешковского дело не дошло.
— Может и такое случиться — удивляться не приходится.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Кабинет императрицы
Екатерина II, дежурный секретарь, А. А. Прозоровский
— Ваше императорское величество, Светлейший князь Потемкин-Таврический просит вашей аудиенции.
— Кажется, я начинаю всерьез терять терпение. Я же сказала: никаких аудиенций. Вы сообщили князю о моем предписании?
— Немедленно, ваше величество.
— И он знает, что должен немедленно вернуться к брошенной им на произвол судьбы армии?
— Не может не знать, ваше величество. В указе все написано.
— Сама удивляюсь, что там не оговорено, чтобы можно было себе позволить такую проволочку. Который день князь предпринимает свои безумные попытки?
— Четвертый, ваше величество.
— Неслыханно! Немедленно передайте ему, что дальнейшее промедление будет чревато для него крайне неприятными последствиями.
— Но, может быть, после такого великолепного праздника в вашу честь, который устроил князь в Таврическом дворце, он, как истинный верноподданный, надеется ощутить милость своей императрицы.
— Боже мой, как трогательно! Особенно после того, как пришлось выложить без малого полмиллиона за этот фантастический дворец, с которым решительно нечего делать, как только тратиться на его содержание. Очередное потемкинское безумство, в котором не было решительно никакой необходимости. К тому же его присутствие во дворце раздражает Платона Александровича. Я не собираюсь видеть около себя вечно надутого Зубова, который к тому же на этот раз прав. И, кстати, распорядитесь пригласить князя Прозоровского.
— Князь в приемной, ваше величество, и давно. Я просто думал, что вы сначала решите вопрос с Григорием Александровичем.
— Вы думали? Это что-то новое. Вам не кажется, что вполне достаточно, когда думает ваша императрица? Дело секретаря выполнять результаты ее размышлений. Так где же Прозоровский? Зовите же его, наконец!
— Ваше императорское величество, вы пожелали меня видеть, я весь внимание, ваше величество.
— Не похоже, князь, совсем не похоже.
— Государыня, вы гневаетесь? Возможно ли, когда мне даже неизвестна причина вашего неудовольствия.
— Ах, она вам, генерал-фельдмаршал, неизвестна, и вы не можете себе представить, о чем пойдет речь!
— Государыня!
— Хватит пустой болтовни. Год назад я вас назначила главнокомандующим Москвы. Не так плохо после управления Орловско-Курским наместничеством, не так ли? К тому же я сделала вас сенатором.
— Моя благодарность, ваше императорское величество…
— Должна выражаться в деле, которого я пока не вижу. Когда вы наконец решите дело с этим злосчастным Новиковым? Русская армия легко справляется со всеми армиями мира, зато императрица ничего не может поделать с каким-то жалким отставным прапорщиком, владельцем нескольких десятков душ! Что там происходит с ним? Очередные торжества на берегах гнилого болота?
— Нет, ваше величество, ему не до торжеств. В прошлом году у Новикова скончалась супруга. В похоронах принимало участие все семейство ее родственников — Трубецких. Князь Николай Иванович Трубецкой горько по этому поводу в своих письмах сетовал.
— Вы перлюстрируете почту и родственников Новикова?
— Ваше величество, мне казалось…
— И правильно казалось. Я не собираюсь вас осуждать.
— Благодарю вас, государыня. Сам Новиков подвержен тяжелым нервическим припадкам. А после потери супруги так ослабел, что без посторонней помощи не может даже подняться с постели.
— Ваше сострадание к ближнему говорит о вашем мягком сердце, генерал-фельдмаршал. Но я не заинтересована в подобных подробностях. Для меня важнее, чем сейчас этот Новиков занимается. Не могу себе представить, чтобы столь вредный для общества человек прекратил свою деятельность. Даже на смертном одре.
— Мы обезопасили себя тем, что подкупили некоторых его крестьян и слуг. Они доносят о всех его речах и поступках.
— О сих последних вас и спрашиваю.
— Не иначе как болезнь и общий упадок сил побудили господина Новикова спустя полгода после смерти супруги подписать акт об уничтожении «Типографической компании».
— Что вас, князь, совершенно успокоило.
— Господин Новиков совершенно ограничился распоряжениями по своей деревне.
— И продолжает строить каменные хоромы для своих крепостных, не правда ли?
— Но совсем немного, ваше величество.
— Многого ему и не сделать: откуда взять средства. Он же беден как церковная мышь. Да, и кстати — это правда, что в крестьянских домах висят его гравированные портреты? Что же вы молчите, князь? Правда или нет?
— Правда, ваше величество.
— Вот как! Значит, в моей империи появился то ли новый святой, то ли духовный наставник. Хотя бы одно это не насторожило вас, князь? Хотя бы это?
— Эти гравюры так плохи…
— А вы считаете, это имеет значение? Но хотя бы кто автор этих новых икон? С чьего портрета делались гравюры?
— Господина Академии советника Левицкого.
— Вот это новость! Новиков разорился на собственный портрет у этого художника?
