— Насколько мне известно, они очень дружны, государыня.
— Этого еще не хватало! А почему, собственно, вы до сих пор медлите с арестом этого смутьяна и бунтовщика?
— В арестом? Но, ваше императорское величество, для ареста должна существовать причина, хотя бы какое-то обоснование.
— Которого вы для пользы дела не можете найти.
— Я всего лишь солдат, ваше императорское величество.
— И это значит — собираетесь ждать приказа от императрицы. Так вот приказа моего не будет и никакого предписания получить вам не удастся. Но кое-какие советы я вам все же дам. А, впрочем, у нас есть причина для немедленного ареста и заточения Новикова в крепость. Ведь он через архитекта Баженова пытался связаться с великим князем. Это была политическая интрига, по существу заговор. Подробности выяснит следствие. Составьте указ об аресте государственного преступника. Я его немедленно подпишу. Какое у нас сегодня число?
— 13 апреля 1792 года, ваше императорское величество.
— Превосходно. Но теперь я хочу вам дать некоторые дополнительные указания. До ареста произведите обыски всех московских книжных лавок. Уверена, в них найдется достаточно изданий или ранее запрещенных или вообще выпущенных без соответствующих цензурных разрешений. У Новикова это случалось нередко. Владельцев лавок, где найдется подозрительная литература, на месте арестуйте. И обыщите все новиковские дома в Москве. Пусть розыском запрещенных изданий занимается вся московская полиция.
ПЕТЕРБУРГ
Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого
Н. А. Львов, Д. Г. Левицкий
— Победа, Дмитрий Григорьевич, наконец-то победа! Вы слышали, друг мой, последние новости?
— Что вы имеете в виду, Николай Александрович? Но даже не зная вашего ответа, радуюсь вашей радости.
— Нашей, друг мой, нашей!
— Нашей? Но…
— Никаких «но»: светлейший князь Потемкин-Таврический терпит поражение по всей линии.
— Разве вы не были с ним в добрых отношениях?
— Добрые отношения и дружба — вещи разные.
— Наверное. Но если в чем-то и сказались неудачи сего могущественного сатрапа, он найдет способ обратить их в свою пользу.
— Знаю, знаю, ваше с Капнутом мнение, и вот вам полное опровержение: наш Александр Андреевич возвращается на свое былое место!
— Граф Безбородко? Полноте! Как можно?
— Вот об этом и хочу вам рассказать, мой друг.
— Я весь нетерпение.
— Вы же знаете, государыня потребовала от светлейшего вернуться к войскам.
— Кто ж того не знал.
— Светлейший не торопился с отъездом и всячески добивался высочайшей аудиенции, как потом оказалось, чтобы отказаться от своих воинских обязанностей.
— Светлейший решил избежать армии? Но он всегда был так удачлив в боях и, кажется, упивался пылом сражений.
— Полноте, никто не отнимает у него личной храбрости. Но Потемкин — не Суворов. Вы же слышали о фантастических удачах этого военачальника?
— Который вышел в отставку? Сына Василия Ивановича?
— Вы еще не то услышите о нем — в этом уверены все наши офицеры. В Суворове готовы они видеть истинного Марса, сражающегося ради искусства сражения. Потемкин — не то. Если он чего-то и искал, то только почетного возвращения, может быть, даже в комнаты рядом с личными апартаментами.
— Но он так могуществен.
— Чего стоит его могущество рядом с одним-единственным неудовольствием или капризом императрицы. К тому же, известно, братцы Зубовы не дремлют.
— Так что же со светлейшим?
— А то, что он знал истинное положение дел с нашими армиями и боялся возможных собственных неудач.
— Даже так?
— Его возвращение на юг подтвердило наихудшие предположения князя. Он начинает руководить военными действиями против Порты, но счастье совершенно изменяет ему.
— Между тем, я слышал, действия Суворова…
— Оказываются блистательными, и двор замечает разницу между нерешительным, неспособным к руководству большим войском вельможей и удачливыми действиями молодого офицера, которому к тому же начинает рукоплескать Европа.
— Но вы заговорили о графе Безбородко.
— А вы не видите связи, мой друг? Все очень просто: Безбородко заключает мир с Портой, становится истинным героем дня и… спасителем Зубовых от угрозы Потемкина. Заслуги Безбородко подчеркивают, о них постоянно напоминают государыне, и результат — орден Андрея Первозванного. В России нет более высокой государственной награды! Но и этого мало — графу дается масличная ветвь миротворца для постоянного ношения на шляпе.
— Воображаю, как сие обрадовало бедного Александра Андреевича после стольких лет пренебрежения!
— Еще бы! Со времени поездки в Тавриду и по сей день он не получал ни одного материального поощрения. Зато теперь ему выданы 50 тысяч рублей, 5 тысяч душ крестьян в Подольской губернии, ежегодный пансион в 10 тысяч и — а это самое важное для графа — влияние при дворе, которое он не замедлил использовать в пользу своих друзей. И вы один из первых, Дмитрий Григорьевич!
— Мне возвращен портретный класс в Академии?!
— Полноте! Оставьте-в покое Академию. На что вам она. К тому же Бецкой жив, и хотя не совсем здоров, государыня не станет огорчать его отменой его собственных приказов. Формально — вы сами просили об отставке.
— Но вы знаете, как до этого дошло.
— Бумага есть бумага. Вы сослались на свои недуги. Трудно предположить, чтобы за прошедшие четыре года вы настолько избавились от них, чтобы претендовать на старую должность. К тому же ваш ученик и преемник господин Щукин уже вошел в силу.
— Значит, не Академия…
— Простите, мой друг, за невольную нотацию, но вам следовало в свое время проявлять меньшую строптивость. Любую резолюцию во сто крат легче предупредить, какой бы неотвратимой она ни казалась, чем отменить. Во многом — я не говорю во всем! — вы сами выбрали свою судьбу.
— Я не раскаиваюсь в том, что вы назвали строптивостью, Николай Александрович.
— Нисколько в том не сомневаюсь, как и с Капнистом. Однако давайте же от предметов грустных перейдем к более приятным. Да и к тому же господин Бецкой так стар, что вы вполне можете надеяться на скорые перемены в судьбах Академии.
— Рассчитывать на чью-то кончину?
— В девяносто лет в этом нет ничего дурного. Смерть и так замешкалась с нашим президентом. Кажется, ему удается скрываться от нее так же, как и от государыни. Сколько бы раз ее императорское
