начали.
День за днем, почитай, вся неделя в празднествах прошла. Ненастье отступило. Государыня похвалила. Отметить пожелала, что со смыслом все — для поучения народного получилось. На шестой день — празднество для народа на Красной площади. По улицам колесницы с жареными быками и горами хлеба — для бесплатного угощения. За ними роспуски с бочонками пива да меда. На перекрестках столы для бедных. Близ Кремля — шатры с флагами разноцветными, с пряниками да сладостями. О расходах великий маршал и говорить не стал: чего уж! Россия — государство богатейшее, выдержит. Потом оговорился: абы не каждый год такое. Кто знает!
МОСКВА
Дом князя Никиты Трубецкого
Н. Ю. Трубецкой, М. М. Херасков, А. П. Сумароков, И. Ф. Богданович, А. А. Ржевский, Д. Г. Левицкий
— Вот и отлично, что из монастыря своего Ивановского к Никите Юрьевичу на двор выбрались. Охота вам была на таком отлюдье жить. На дворе Трубецких — другое дело.
— Боюсь, не стеснить бы князя.
— Да уж есть чего бояться! Глядите, сколько народу у него живет. Год пробудешь — всех в лицо не узнаешь. Тут уж московский обычай. Князь в Петербурге, а нахлебники так табором и стоят.
— Вот и опасаюсь, нахлебником бы не стать, Ипполит Федорович.
— Какой же вы нахлебник, Дмитрий Григорьевич. Сами знаете, как по мыслям хозяину и сыновьям его пришлись. Обо мне уж и говорить нечего. Невелика шишка Богданович, только и я здесь при деле, при своем месте. К тому же мы с вами без малого земляки — хоть по-польски поговорить, хоть по-нашему, по- малороссийскому, пошутить, все легче.
— Премного благодарен, Ипполит Федорович, за доброту вашу. Только работы для себя не больно много вижу. Живописцы-то, с которыми из Петербурга приехал, к новому году все назад воротились.
— А разве не знаете, задумала государыня великий маскарад учинить.
— Да ведь маскарады в Москве и так один за другим идут.
— Идут, да не такие. Хочет государыня великое представление дать. Одних актеров четыре тысячи!
— Господи! Да откуда же столько-то собрать?
— Ну, не совсем настоящих актеров, а ряженых, так сказать, а уж среди них и певцы, и музыканты, и лицедеи. С согласия государыни господам Хераскову и Сумарокову поручено программу сего шествия писать.
— Шествия? Вы сказали, как будто, представления?
— И так, и так можно. Потому как действие сие будет происходить по ходу процессии, а процессия должна несколько дней по различным улицам московским передвигаться. Чтобы всем москвичам вдосталь наглядеться. Там и ваш труд, Дмитрий Григорьевич, не иначе понадобиться может.
— А где ж там место для живописи? Разве оказы какие или ворота новые триумфальные?
— Заранее не скажу, только Михаил Матвеевич предупредить вас о присутствии вашем велел.
— А, вот вы где, господа! Слышу, кто же это так горячо дискутирует? Голоса знакомые, а сразу в толк не взял: Богданович с Левицким. Вот и отлично, что нашел я вас. Прошу в гостиную голубую — наметки программы нашей послушаем. Посоветоваться никогда не мешает. Кстати, Дмитрий Григорьевич, актера нашего преотличного узнаете — Волкова Федора. Ему государыня с актерами заниматься велела. Александру Петровичу Сумарокову одному не под силу, да и подход у него иной.
— Это что за Волков — не из Ярославля ли?
— Из Ярославля. Купецкой сын.
— Да уж вы, Михайла Матвеевич, прибавьте, что господин Волков в Шляхетном корпусе не один год провел. Без науки какой актер!
— Вот ты Ипполит, все Левицкому в подробностях и расскажи, а теперь времени терять не будем. Раз, господа, все в сборе, прошу вас, Александр Петрович, слово за вами.
— Что ж, порешили мы шествие сие из девяти отделений делать, чтоб перед каждым отделением свой знак несли.
— Подобно главам книжным?
— Вот именно. Здесь ведь что важно — чтобы народ в готовности был с каждой главой ознакомиться, сразу что к ней относится припомнил да в уме держал. Отделения все непростые — сразу посмотреть, не разберешься. В них должно изъявить гнусность пороков и славу добродетели. Отсюда и название — «Торжествующая Минерва». Мы с Михайлой Матвеевичем так постановили: объяснительные стихи к маскараду херасковские, а хоры мои, сумароковские. Машины и всяческие аксессории театральный машинист господин Бригонций сделает.
Итак, первыми пойдут провозвестники торжества с огромною свитою. С ними трубачи, литаврщики, чтобы народ собрать.
— Москвичей чего собирать. От них в какой тайне ни держи, все едино сбегутся. С ночи места занимать будут — никаким морозом-дождем не разгонишь. Любопытны больно.
— Верно, Михайла Матвеевич. Только без вступления никак нельзя. Наподобие театральным представлениям.
— Не спорю, не спорю, Александр Петрович. Это я только про москвичей. Другого такого народу не сыщешь.
— Так вот, перед первым отделением несен должен быть знак Момуса, бога насмешки, который ничему веры не дает, надо всем потешаться норовит, каждому помыслу противустоит. Отсюда и наименование отделения — «Упражнение слабоумных». Вы что здесь, господин Волков, предложить можете?
— Для начала музыкантов, кукольщиков во множестве, всадников на деревянных конях в том смысле, что по виду едут, а на самом деле с места сдвинуться не могут. За ними верхом Родомант — храбрый дурак и чтоб паж косу его нес преогромную.
— И непременно Панталоне со служителями в комическом платье. Панталоне в портшезе нести можно, чтобы с важностию по сторонам раскланивался.
— Панталоне можно. А далее дикарей множество.
— И место для Арлекина.
— А вот еще Александр Петрович задумал: быка с приделанными на груди рогами, на быке человек, а у человека в груди окно, чтоб держал он модель вертящегося дома. Объяснить такую мысль нетрудно. Момус, видя человека, смеялся, для чего боги не сделали у него на грудях окна, сквозь которое в его сердце можно было смотреть. Бык смеялся, для чего боги не поставили ему на грудях рогов и тем лишили его большей силы, а над домом смеялся, отчего нельзя так его сделать, что если худой сосед, то его поворотить на другую сторону.
— Не слишком ли мудрено?
— В стихах все разъяснить можно. Да и государыня пожелала, чтобы первым делом критиканов всяких осмеять. Для примеру.
— Что ж, коли на то воля ее императорского величества, господину Волкову остается только талант свой приложить.
— Сделаю, что смогу, ваше превосходительство. Тут и второе отделение не проще — «Смех и Бесстыдство», Бахусом представленные.
— И что же? Помнится, для начала решили мы, чтобы картину везли. На картине пещера Пана, в ней нимфы, сатиры, вакханки в буйном веселии, сатиры на козлах, свиньях и обезьянах.
— А за картиной пьяный Силен на осле в окружении сатиров. За ним на быке толсторожий откупщик, бочка с корчемщиками, целовальники, стойки с питием, за стойками чумаки с балалайками да в конце хор пьяниц.
