— А разве не правда, что эта наша нынешняя встреча… что она испорчена, к чертям собачьим?
— Но он-то здесь ни при чем, — говорит Хинес. — На сей раз мы и без его помощи сумели перессориться. Ты ведь сам сейчас творишь о нем легенду: приписываешь ему силу и власть, каких у него отродясь не было. Возможно, тебя мучит совесть…
— Нет, совесть меня не мучит. Еще чего не хватало! Плевать я хотел на совесть! Это для вас, слюнтяев…
— Минуточку! — обрывает его Ампаро. — Тут мы все в равном положении. Договорились? Все заодно — так мы тогда говорили и так поступали. И никто не должен ставить себя выше других… да и ниже тоже.
— Смотри-ка, слава богу, хоть Ампаро соображает, — говорит Уго, — мозги-то у нее, оказывается, работают лучше, чем у некоторых…
— Пожалуйста, — перебивает его Хинес, — мы устраиваем спектакль для наших… спутниц. Что они могут подумать!
— Что мы кого-то убили или еще того хуже, — говорит Ампаро.
— Лучше было бы и на самом деле убить его, — говорит Уго.
— Вряд ли ты и вправду так думаешь, — говорит Ньевес.
— Ну… в некотором смысле именно это мы и сделали, — говорит Хинес.
— Нет и еще раз нет, неправда, — говорит Ньевес, — мы поступили плохо, но… ничего непоправимого не случилось. У Андреса все в порядке, я с ним разговаривала; потому я и хотела, чтобы он приехал, чтобы вы сами увидели… И я не понимаю, почему его нет, не знаю, что с ним случилось…
— Ты по-прежнему ведешь себя как наивное дитя, — говорит Ибаньес. — Да, он хотел приехать, но в конце концов струсил. Рана не до такой степени зарубцевалась, как он тебя убеждал.
Только один Рафа, по всей очевидности, выпал из разговора. Он очень сосредоточенно смотрит на землю, постепенно приводя в нормальный ритм свое дыхание. Глаза у него покраснели. Марибель по- прежнему обнимает его, но это не мешает ей прислушиваться к тому, о чем говорят другие.
— Но, насколько я поняла, — робко вступает Кова, и все взгляды тотчас обращаются к ней — как всегда, когда она заговаривает, — уж не помню, кто мне это сказал, — ты так и не поговорила с ним лично, вы просто обменялись письмами по электронной почте.
— Ну и что? — отвечает Ньевес. — Это такая же форма связи, как и любая другая.
— А мне вот кажется довольно странным, — говорит Мария, — что он так ни разу ей и не позвонил.
— Он ее ни разу не завалил? — паясничает Уго.
— Очень остроумно, — огрызается Ньевес. — Просто Андрес… он был немного застенчивым.
— Немного? — вступает в разговор Марибель. — Да из него часто слова нельзя было вытянуть.
— Только когда он нервничал, — объясняет Ньевес таким тоном, словно ей неприятна эта тема. — И, как правило, при девочках он смущался еще больше, замыкался в себе. Да какая разница! Важно, что компьютер, клавиатура… для него они, наверно, гораздо удобнее.
— Ладно… Надо исходить из того, что ночь нам все-таки придется коротать здесь, — говорит Уго с циничной улыбкой, — хотя атмосфера уже накалена до предела.
— Есть еще один вариант: каждый сядет в свою машину — и мы разъедемся по домам, — говорит Ампаро.
— Нет! Только не это! — протестует Ньевес с прежней энергией. — Подождем до… до трех, вдруг небо прояснится, а если к тому времени ничего не изменится, тогда и будем решать… И прибавьте там звук, нет ничего тоскливей этого постоянного шелеста…
Первым реагирует Ибаньес. Он идет к музыкальному центру, несколько секунд шарит, отыскивая ручку, регулирующую звук, наконец находит и собирается мягко ее повернуть.
Но не успевает. Музыка неожиданно сама по себе умолкает. И в тот же миг за окнами происходит ослепительно-белая вспышка — она длится не дольше секунды. Тотчас гаснет свет — и зал погружается в полную темноту. Вернее, не совсем все-таки полную: глазам, привыкшим к свету, только в первую минуту мрак кажется непроглядным. Но очень скоро стало возможно различить бледный свет в маленьких окошках — едва заметное призрачное свечение, вроде того что льется глубокой ночью от ущербной луны.
И тут послышались голоса:
— Ну вот! Теперь еще и свет пропал! Только этого нам не хватало!
— Эй, какую кнопку ты там нажал? Все выключилось…
— Я ничего не нажимал! Свет погас раньше.
— Была какая-то вспышка!
— Да, я видела молнию.
— А я никакой молнии не заметил.
— Где здесь у них пробки? Должен быть шкаф с…
— Господи!.. А это еще что такое?..
— Что… что происходит? Что там снаружи происходит?!
— Ребята, идите сюда… скорей! Вот это да!
— Да что там такое? Не толкайтесь!
— Небо, смотрите, небо… и звезды!
Все уже вышли наружу. Опустел темный зал с двумя бледными квадратами окон и прямоугольником побольше — дверным проемом как единственным ориентиром. Снаружи, на площади, звучат взволнованные голоса, по-детски восторженные возгласы. Они перебивают друг друга, и кажется, будто конца им не будет.
Уго выходит первым. Он задерживается на пороге и глядит вверх, потом неуверенно делает несколько шагов вперед, восхищенно вскрикивая. Все небо покрыто, усыпано, усеяно звездами. Все небо сейчас — сплошная россыпь света, миллионы крошечных точек, которые причудливым образом жмутся друг к другу и срастаются в гроздья, образуя зоны разной плотности. Но что больше всего впечатляет, так это невозмутимое спокойствие всего в целом. Звезды не вспыхивают и не мерцают — они излучают спокойный и холодный свет, в каждом случае с очень резко определенным источником, несмотря на обилие этих самых источников, — на черном фоне, черном как чернила, лишенном оттенков, совершенно одинаковом и бездонном. Нет ни одного облака. И только мягкий сухой ветерок, который и разогнал тучи, до сих пор еще кружит повсюду, вылизывая землю и скользя по коже чувственной лаской.
Остальные тоже начинают выходить. И никто в этот миг не способен испытывать ничего другого, кроме изумления и восхищения — самых непосредственных и элементарных.
— Это… это невероятно!
— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?
— Нет, такого — никогда… никогда, даже в тот раз… нет, и тогда было совсем не так, не так…
— Даже страх берет от такого… от такого!..
— Как чудесно!
Это зрелище не меркнет, не рассеивается и не исчерпывает себя, как закат солнца. Оно остается все таким же величественным. Весь простор небесного свода дышит покоем и чистотой, которые становятся все явственнее, по мере того как зрачки избавляются от напряжения и расширяются, забывая недобрый свет ламп, горевших в зале.
Только по прошествии нескольких минут, когда иссяк поток первых стихийных восторгов, начинают рождаться вопросы.
— Наверное, отключили электричество, везде отключили, поэтому видно сразу столько звезд…
— Может, отключили, а может, и нет. Надо сначала проверить пробки… Или еще что случилось, и надо просто…
— Нет. Это что-то другое. Не видно ни одного огонька во всей округе.
— Но ведь мы находимся довольно далеко от любого жилья.
— А я вот чего никак не могу понять… Как могло так быстро очиститься небо? Я выходил совсем недавно и…
— А вспышка — эта молния? Откуда взялась молния, если нет туч?
