ей видны прихожая и дверь на улицу. Уго сперва сидел в кресле рядом с женой, а сейчас стоит за ее спиной и рассеянно разглядывает висящую на стене картину. Картина приторно-слащавая и в то же время имеет грубоватый эротический подтекст; на ней изображена загорелая крестьянка с ржаным снопом в руках.
Все подкрепляются бутербродами либо причудливо составленными блюдами, на изготовление которых пошли продукты, найденные в кладовке и холодильнике. Только один Уго, как всегда более непоседливый, чем его товарищи, уже проглотил свой завтрак и теперь стряхивает крошки с одежды и ощупывает не слишком спелый персик, который схватил скорее ради забавы, а вовсе не из желания съесть. Чтобы смягчить чувство клаустрофобии, мучающее собравшихся в этом доме, они настежь распахнули все двери и окна, и по комнатам гуляет ветер, но он все равно горячий и очень сухой. В гостиной нет только Хинеса, который вышел, не переставая жевать бутерброд, чтобы осмотреться снаружи.
— Это напоминает мне сказку про девочку с золотыми кудряшками и медведей, — говорит Ибаньес, на миг прерывая дело, которым был занят, — добывание с помощью вилки консервов из маленькой банки.
— Что еще за сказка? — спрашивает Ньевес из своего кресла — рот у нее полон, она держит бутерброд двумя руками.
— Неужели не знаешь?
— Что-то смутно припоминаю, но…
— Это сказка про девочку, которая заблудилась и вышла к домику с открытой дверью, — начинает пересказывать Ибаньес, — а там на столе стоит готовый обед, постели застелены… кроватей несколько, как и мисок с едой, так что сразу понятно: там обитает большая семья или, сказать лучше, семья, типичная для тех времен, когда еще придумывали сказки, то есть с пятью-шестью детишками. И девочка ест из одной миски, пьет из стакана, а потом ложится поспать на одну из кроватей. Но оказывается, что в домике живет медвежье семейство и медведи просто пошли прогуляться перед обедом…
— Да, теперь вспомнила. А чем закончилась сказка?
— Не знаю. Честно, не знаю. Начисто забыл. Знаешь, в голову почему-то приходят только старые пародии или комикс из «Змеи»,[12] даже, если угодно, порнографический вариант сказки, где девочка эта уже вступила в пору половой зрелости… И никаких золотых локонов не было — разгуливала бритой наголо, а завитки у нее остались только…
— Приехали! — обрывает его Ампаро.
— В любом случае финал не имеет сейчас никакого значения, я хотел только сравнить нашу ситуацию с той — простенькой, но полной загадок… Этот дом тоже очень маленький, совсем как в сказке, и признайтесь, ведь были минуты, когда все боялись и ждали, что вот сейчас на пороге вырастет папа- медведь…
— Да, дом действительно совсем маленький, — переключает разговор на другую тему Мария, вытягивая голову над спинкой дивана, — только гостиная и спальня.
— Но гостиная вполне приличная, — добавляет Марибель, оглядываясь по сторонам.
— Да, — говорит Ибаньес, — вполне себе ничего, если только выбросить отсюда картины, мебель, двери, лампы… и еще убрать этот ужас, налепленный вокруг камина.
— Наверное, дом принадлежит двум пенсионерам или бездетной семье, — говорит Ньевес. — На туалетном столике я видела фотографию — вряд ли у них есть дети.
— Во всяком случае они уж точно не слишком молоды, — включается в разговор Кова, поднимая глаза от тарелки, на которой до этого было сосредоточено все ее внимание.
— Почему ты так считаешь? — спрашивает Ибаньес.
— Ну… не знаю. Все тут имеет такой вид, и вещи такие…
— А если к ним когда-нибудь приезжают гости, где они их размещают? — удивляется Ампаро.
— Ну вот это — наверняка диван-кровать, он раскладывается, — говорит Марибель и, расставив ноги, заглядывает вниз. — И обрати внимание: в туалет можно попасть также из прихожей. Не обязательно заходить в комнаты.
— Нет, если в доме нет пары туалетов… — бросает Ньевес. — Даже для семьи из двух человек. В конце концов всегда дойдет до конфликта.
— Не понимаю, как ты можешь есть такую гадость, — не выдерживает Уго, наблюдая за Ибаньесом, — да еще с галетами.
— А я не понимаю, как все вы можете есть хлеб, если он перестал хрустеть, — парирует Ибаньес. — Что я до смерти ненавижу, так это хлеб, который, когда его кусаешь, сжимается, как подушка, а чтобы отрезать кусок, надо давить изо всех сил.
— А я терпеть не могу такое пиво. — Мария рассматривает свою бутылку. — Оно холодное, но при этом… но при этом бутылка не запотевает. Нет, просто через силу его глотаю. Лучше уж воды выпить.
— Знаете, нам еще повезло: холодильник был плотно закрыт и внутри сохранился хоть какой-то холод… — говорит Ампаро.
— По крайней мере, мы едим хлеб с колбасой, — гнет свое Уго, поглядывая на Ибаньеса, — или с сыром, а не галеты «Мария» с… А что это у тебя, кстати?
— Кальмары в американском соусе, — отвечает Ибаньес. — Очень остренькие.
— Тьфу, пакость! Если бы еще горячие… К тому же галеты сладкие…
— Так как я не нашел сардин… были бы сардины… Надо положить их на тарелку, посыпать сахаром — и готово, можно лопать.
— Прямо с сахаром? — спрашивает Марибель, не скрывая отвращения.
— Разумеется, радость моя. Невероятно вкусно.
— Спрячьте поскорее сахар, — просит Мария, — этот тип способен…
— Что за вкусы! — возмущается Ибаньес. — В северных странах не видят ничего необычного в том, чтобы заготавливать рыбу с…
— Уго, ради бога… — вдруг просит Ньевес с самым серьезным видом, — я была бы тебе очень благодарна, если бы ты вышел курить на улицу.
Все разом примолкли и стали вполне открыто, ничуть не таясь, переводить взгляд с Ньевес на Уго. Ньевес сидит неподвижно, держа в руках недоеденный бутерброд, и сверлит взглядом Уго, пока тот — он уже успел прямо-таки с немыслимой скоростью достать и зажечь сигарету — с явным наслаждением делает первую затяжку.
— На улицу?.. На какую еще улицу? — спрашивает Уго, делая паузу между двумя вопросами, чтобы выпустить дым вверх, словно он желает сдунуть прядь волос, упавшую на лоб.
— Ты прекрасно меня понял.
— Уго… пожалуйста… — шепчет Кова, не поднимая глаз от стола.
— Но ведь все окна открыты, — не сдается Уго, широко разведя руки, но не выкидывая сигарету, которую он держит, зажав между пальцами. — Мы и так как будто на улице.
— Нет, мы вовсе не на улице, — не отступает Ньевес. — Мы в доме, и ты должен вести себя…
— Вот только этого еще и не хватало! — вспыхивает Уго. — Ты что, решила заняться моим воспитанием?
— Не все выносят табачный дым…
— А я не выношу таких толстых баб, как ты!
— Уго, ради бога! — взывает к нему Кова, но тон у нее теперь уже не такой умоляющий, как прежде, а более напористый.
— Оставь его, — поворачивается к ней Ньевес, сохраняющая внешнее спокойствие, — он только лишний раз демонстрирует всем, что представляет из себя на самом деле.
— А сама ты? И еще вздумала нотации читать! Если мы оказались в этой хреновой ситуации, то только по твоей вине, неужели не понимаешь? Ты это все закрутила — угораздило тебя придумать эту встречу, будь она неладна… Вчера устроила ссору с Рафой — и добилась того, что он…
— Хватит! Немедленно прекратите этот разговор! — Хинес неожиданно возник в проеме кухонной двери. Он держит в руке маленький газовый баллончик, присоединенный к чему-то вроде походного примуса. Лицо у него серьезное и строгое, голос прозвучал резко и властно, как удар хлыста.
— А тебе какое дело? — огрызается Уго. — Насколько мне известно, пока никто еще не назначал тебя нашим командиром… Что у тебя в руках?
— Может, я здесь и не командир, но не допущу, чтобы кто-нибудь из нас вел себя подобным образом.