Но столкнувшись со своим соперником, его прежние чувства по отношению к состязанию сменились нервозностью и замешательством. Он ожидал, что, когда придет время, он будет знать, что делать. И у него зародилась мысль, что это время никогда не наступит, что обещанная игра была лишь поводом для начала его обучения и ничем больше.
— То есть состязание начнется, когда откроется цирк, так? — спрашивает его Исобель. Он уже почти забыл, что она здесь.
— Полагаю, что это логично, — говорит Марко. — Я не понимаю, как мы будем состязаться, если цирк будет путешествовать, а я должен оставаться в Лондоне. Мне придется все делать дистанционно.
— Я могу поехать, — говорит Исобель.
— Что? — спрашивает Марко, опять поднимая на нее взгляд.
— Ты говорил, что цирку все еще требуется прорицатель, не так ли? Я умею читать свои карты. Я ни для кого их раньше не толковала, кроме себя, но я совершенствуюсь. Я могу тебе писать письма, когда цирк будет в разъездах. Это позволит мне жить где-то, поскольку ты считаешь, что на время игры меня рядом с тобой быть не должно.
— Не уверен, что это хорошая мысль, — говорит Марко, хоть и не может сформулировать почему.
Он никогда не рассматривал вероятность вхождения Исобель в его жизнь за пределами квартиры. Он держал ее подальше от Чандреша и цирка, как по причине того, что ему хотелось иметь что-то свое, личное, так и учитывая то, как расплывчато давал советы по этому вопросу его учитель.
— Пожалуйста, — говорит Исобель. — Так я могу тебе помочь. — Марко медлит, глядя на свои книги. Его мысли заняты образом девушки из театра. — Это поможет тебе быть ближе к цирку, — продолжает Исобель, — и это позволит мне заняться хоть чем-то во время твоего состязания. Когда оно закончится, я смогу вернуться в Лондон.
— Я даже не уверен, как будет проходить состязание, — говорит Марко.
— Но при этом ты уверен, что мне нельзя здесь оставаться во время него? — спрашивает она.
Марко вздыхает. Они это уже обсуждали прежде, не очень подробно, но достаточно для того, чтобы решить, что, когда начнется игра, она должна будет уехать.
— Я и так уже много работаю у Чандреша, и мне будет нужно сосредоточиться на испытании без… отвлекающих факторов, — говорит он, используя слова учителя. Он не уверен, какой вариант его беспокоит больше: участие Исобель в игре или отказ от единственных в его жизни отношений, которые не были ему продиктованы.
— При таком варианте развития событий я не буду отвлекающим фактором. Я буду помогать, — говорит Исобель. — А если ты не желаешь моей помощи, хорошо, я буду просто писать тебе, что в этом плохого? Мне кажется, что для меня это лучшее решение.
— Я мог бы организовать для тебя встречу с Чандрешом, — предлагает Марко.
— Ты можешь… убедить его принять меня, ведь так? — спрашивает Исобель. — Нужно ли его убеждать?
Марко кивает, все еще не вполне уверенный, что эта идея подходит, но почти отчаянно желая иметь хоть какую-то стратегию. Тактику, которую можно использовать по отношению к только что выявленному сопернику.
Он вновь и вновь прокручивает в голове ее имя.
— И как зовут дочь Просперо? — спрашивает Исобель, словно знает, о чем он думает.
— Боуэн, — говорит Марко. — Ее зовут Селия Боуэн.
— Приятное имя, — говорит Исобель. — Что-то случилось с твоей рукой?
Марко смотрит вниз, удивленно замечая, что держит правую руку левой, неосознанно поглаживая то место, на котором однажды кольцо обожгло его кожу.
— Нет, — говорит он, поднимая тетрадь, чтобы занять руки. — Все в порядке.
Исобель кажется удовлетворенной его ответом, поднимая упавшие книги с пола и раскладывая их на столе.
Марко испытывает явное облегчение от того, что у нее нет навыков, с помощью которых она бы смогла вытащить из его памяти сведения о кольце.
И вот ты делаешь шаг и выходишь на свет, в открытый двор, окруженный полосатыми шатрами.
Извилистые дорожки вдоль периметра уводят прочь со двора, превращаясь в едва различимый таинственный пунктир, освещенный мерцающими огоньками.
Сквозь окружающую тебя толпу, то и дело прокладывают себе путь продавцы-лоточники, торгуя прохладительными напитками и вкуснейшими диковинками, из ванили и мёда, шоколада и корицы.
На эстраде поблизости, вращается и изгибается акробатка в черном сверкающем костюме, её тело закручивается просто немыслимым образом.
Жонглер подбрасывает в воздух черные, белые и серебристые шары, где те, кажется парят, прежде чем вновь упасть ему в руки, зрители, внимательно за ним следившие, аплодируют.
Всё купается в ярком свете.
Свет исходит от большого костра в центре двора.
Если подойти ближе, то можно увидеть, что пламя вырывается из большого черного котла, который стоит на четырех когтистых лапах. А обод котла переходит в длинные полоски железных завитков, как будто чугун по краю расплавили и вытянули как ириску. Железные кудри, перекручиваются между собой, формирую нечто похожие на клетку. Языки пламени виднеются между образованными своеобразными окошечками, между железными завитками и чуть выше их. Пламя можно наблюдать только над ободом котла, так что невозможно сказать, что горит, древесина или же уголь, а может и что-то еще.
Огонь ни желтый, ни оранжевый. Его танцующие языки пламени белые, как снег.
Сокровенное
Споры о будущем Бэйли начались рано и частенько повторялись, хотя на данный момент, эти споры сводились к одним и тем же фразам и напряженной тишине.
Он винит в разжигании этих споров Каролину, даже при том, что они возникли благодаря его бабушке по материнской линии. Бэйли больше испытывает нежные чувства к бабушке, нежели к своей сестре, поэтому он полностью возлагает вину за это на Каролину. Если бы она не сдалась, ему бы не пришлось так тяжко сражаться.
Всё произошло из-за просьбы одной из их бабушек, замаскированного под предложение, которое казалось довольно безобидным, чтобы Каролина посещала Колледж Рэдклифф.
Каролина казалось, была заинтригована идеей, пока распивала чай в уютной с обоями в цветочек Кембриджской бабушкиной гостиной. Но какое бы решение она не приняла по этому поводу, оно тут же кануло в Лету, как только они вернулись обратно в Конкорд и спросили мнение их отца.
— Категорическое нет.
Каролина достаточно спокойно приняла отказ, лишь слегка подувшись, решив, что вероятно будет слишком много работы, да и в любом случае она не особо-то и в город рвется. Ко всему, Милли была помолвлена и полных ходом шло планирование свадьбы, что Каролина сочла гораздо интереснее собственного образования.
А по сему, так тому и быть.
А затем пришел ответ из Кембриджа, бабушкино решение, что приезд Каролины был бы приемлем, но Бэйли, конечно же, будет поступать в Гарвард.
И это была не просьба замаскированная под что-нибудь такое невинное, а чистейшие требование. Протесты, основанные на финансовой стороне вопроса, были пресечены в зародыше, прежде чем их успели поднять заявлением, что о его обучении позаботятся.
Споры начались даже прежде, чем поинтересовались мнением самого Бэйли.
