Она кивает ему в знак вежливости и удаляется той же дорогой, которой они сюда пришли, и когда Бэйли смотрит ей в след, то замечает, что грязь не пристает к её обуви.
После того, как она исчезает за углом, Бэйли заходит в шатер.
Поджигательница
Марко врезается спиной в землю, как будто его грубо толкнули, и кашляет, как от удара, так и от облака черного пепла, окружающего его. Идет небольшой дождик, когда он заставляет себя подняться на ноги, а когда воздух вокруг него проясняется, он видит ряд крошечных деревьев, окруженных серебряными механизмами и черно-белыми шахматными фигурами.
Ему требуется мгновение, чтобы осознать, что он стоит рядом с Wunschtraum часами. Стрелки часов подходят к полуночи, жонглер-арлекин подкидывает одиннадцать шаров, балансируя на верхушке часов среди мерцающих звезд и двигающихся фигурок. Вывеска, оповещающая о том, что цирк закрыт в связи с погодными условиями, сильно грохочет на ветру. Хотя на данный момент, дождь представляет собой больше тяжелый туман.
Марко стирает мерцающую пудру со своего лица, что возвращает ему истинное лицо, но он слишком растерян, чтобы изменить его с помощью иллюзии. Он пытается разглядеть в темноте пепел на своем костюме, но тот уже исчезает.
Полосатый занавес за билетной кассой висит открытым и сквозь дымку, Марко может увидеть фигуру, стоящую в тени, освещенную внезапно появившейся искрой света от зажигалки.
— Bonsoir[23] — радостно говорит Цукико, когда Марко приближается к ней, убирая зажигалку в карман, а её сигарета уравновешивает серебряный длинный мундштук. Порыв ветра, проносясь через открытое пространство, гремит цирковыми воротами.
— Каким образом… как же она это сделала? — спрашивает Марко.
— Исобель ты имеешь в виду? — отвечает Цукико. — Я обучила её особому трюку. Не думаю, что она уловила все нюансы, но как бы там ни было, похоже, что она отлично справилась. Как ты себя чувствуешь?
— Я в порядке, — говорит Марко, хотя его спина болит от падения, а в глазах все еще есть небольшая резь.
Он с любопытством наблюдает за Цукико. Он никогда не разговаривал подолгу с акробаткой, а её присутствие, столь же сбивает с толку, как и то, что всего несколько секунд назад он был совершенно в другом месте.
— Здесь, по крайней мере, не так ветрено. — Цукико показывает рукой, не занятой сигаретой, на занавешенный туннель. — Здесь лучше, чем в других местах, — говорит она, внимательно изучая его внешность сквозь туман и дым. — А тебе идет. — Она позволяет занавесу упасть, как только он входит, оставив их, заключенными в темноте, усыпанную тускло сверкающими огнями, тлеющего кончика сигареты одну единственную цветную точку, среди пятнышек белого.
— А где все? — спрашивает Марко, вытряхивая дождевые капли из своего котелка.
— На вечеринке по случаю ненастной погоды, — объясняет Цукико. — Традиционно проводится в шатре акробатов, потому как он самый большой. Но тебе об этом вряд ли было известно, ведь ты, по большому счету, не один из цирковых, ведь так?
Он не может хорошенько разглядеть выражение её лицо, однако с уверенностью может сказать, что та широко улыбается.
— Нет, полагаю, что я не один из цирковых, — говорит он. Он следует за ней, когда она идет по туннелю, похожему на лабиринт, углубляясь всё дальше в цирк. — Зачем я здесь? — спрашивает он.
— Мы подойдем к этому, всему своё время, — говорит она. — Что тебе успела рассказать Исобель? — Разговор с Исобель около дома, где он живет, почти выветрился у Марко из памяти, несмотря на то, что состоялся всего несколько минут назад. Он припоминает отдельные его части. Но ничего достаточно вразумительного, чтобы сформировать в нечто осмысленное. — Не важно, — говорит Цукико, когда не получает немедленного ответа. — Порой трудно бывает собрать все чувства воедино, после такого путешествия. Она упомянула о том, что у нас с тобой есть нечто общее?
Марко припоминает, что Исобель говорила о Селии и ком-то еще, но не может вспомнить о ком именно.
— Нет, — говорит он.
— Мы оба бывшие ученики одного и того же наставника, — говорит Цукико. Кончик её сигареты светиться ярче, когда она вздыхает в темноте. — Боюсь, это всего лишь временная крыша, — добавляет она, когда они добираются следующего занавеса.
Она тянет его назад, и пространство заполняется пылающим светом со двора. Она жестом показывает Марко выйти под дождь, затягиваясь сигаретой, в то время как он послушно проходит под открытым занавесом, пытаясь понять смысл ее последних слов.
Фонарики, украшающие шатры, не зажжены, но в центре двора ярко пылает белый костер. Вокруг него блестят капельки слегка моросящего дождика.
— Ты бывшая ученица Александра? — переспрашивает Марко, не уверенный, что правильно понял.
Цукико кивает.
— Я устала записывать каждую мелочь в книги, поэтому, вместо этого, я начала записывать всё на своем теле. Не люблю пачкать руки, — говорит она, указывая на его пальцы, перепачканные чернилами. — Я удивлена, что он согласился на такое открытое место проведения состязания. Он всегда предпочитал уединенность. Подозреваю, что он был не доволен тем, как оно шло.
Пока он её слушает, то замечает, что акробатка абсолютно сухая. Каждая дождевая капля, падающая на неё, мгновенно испаряется, испуская шипящий пар, как только соприкасается с женщиной.
— Ты выиграла в последней игре.
— Я выжила в последней игре, — поправляет его Цукико.
— Когда? — спрашивает Марко, когда они идут к костру.
— Состязание закончилось восемьдесят три года, шесть месяцев и двадцать один день назад. В день цветения сакуры.
Цукико вынимает длинную сигарету из своего портсигара, прежде чем продолжить.
— Наши наставники не понимают, каково это, — говорит она. — Быть с кем-то связанным подобным образом. Они слишком старые, давно потерявшие связь со своими эмоциями. Они давно не помнят, как это жить и дышать в унисон с миром. Они думают, что это просто, столкнуть в яму двух людей, выставить их друг против друга. Но как бы ни так. Другой человек становится тем фактором, как вы определяете свою жизнь, как вы определяете себя. Они становятся столь же необходимым, как дыхание. Затем они ожидают, что победитель сможет жить и без этого. Это похоже… вот разлучи близнецов Мюррей и ожидай, что они останутся прежними. Их натуры уже не будут целостными. Ты любишь её, не так ли?
— Больше всего на свете, — отвечает Марко.
Цукико задумчиво кивает.
— Мою соперницу звали Хината, — говорит она. — Её кожа пахла имбирем и сливками. Я как и ты, любила её больше всего на свете. В день цветения сакуры, она сожгла себя. Разожгла столп пламени и ступила в него будто в воду.
— Я сожалею — говорит Марко.
— Спасибо, — говорит Цукико, и её светлую улыбку, омрачила тень печали. — То же самое мисс Боуэн планирует сделать и для тебя. Чтобы позволить тебе выиграть.
— Я знаю.
— Я бы не пожелала никому такой боли. Чтобы быть победителем. Хината бы влюбилась в него, — говорит она, когда они подходят к костру, наблюдая за танцующим пламенем в усиливающемся дожде. — Она просто обожала огонь. Вода всегда была моей стихией. Раньше. — Она протягивает свою руку и
