наблюдает за тем, как дождевые капли отказываются соприкасаться с её кожей. — Тебе известна история о волшебнике в дереве? — спрашивает она.
— Миф о Мерлине? — спрашивает Марко. — Я знаю несколько версий.
— Да, их множество, — говорит Цукико, кивая. — Древние мифы имеют привычку быть рассказанными и пересказанными столько раз, что обрастают новыми подробностями. Каждый последующий рассказчик оставляет свой след в рассказываемой им истории. В независимости от правды, история была когда-то похоронена в предвзятости и витиеватости повествования. Причины не имеют такого же значения, как сама история. — Дождь продолжает усиливаться, падая с неба тяжелыми каплями, пока она продолжает говорить. — Иногда упоминается пещера, но мне больше нравится версия с деревом. Возможно от того, что с деревом история поромантичнее. — Она берет все еще светящейся сигарету из мундштука, осторожно зажимая её между двумя изящными пальцами. — Хотя, есть здесь несколько деревьев, которые могут быть использованы для этой цели, — говорит она. — Я подумала, что это может быть более подходящим.
Марко обращает свое внимание к костру. Он освещает дождь над ним таким образом, что падающие капли на белое пламя сверкаю словно снежинки. Во всех известные версиях мифа о Мерлине, которые он знает, маг лишен свободы. Он заключен в дерево, пещеру или камень. Всегда в качестве наказания, последствия глупой любви.
Он смотрит обратно на Цукико.
— Ты понял, — говорит она, прежде чем он смог заговорить. Марко кивает. — Я знала, что ты поймешь, — говорит она.
Свет от белого пламени освещает сквозь дождь её улыбку.
— Что ты делаешь, Цукико? — раздается голос позади неё.
Когда Цукико оборачивается, Марко видит Селию, стоящую на краю двора. Её жемчужное платье смотрится тускло-серым, перекрещивающиеся лентами, струящиеся шлейфом позади неё черных и белых цветов, которые путаются ветром в её волосах.
— Возвращайся на вечеринку, дорогая, — говорит Цукико, пряча серебряный мундштук в свой карман. — Тебе не захочется быть здесь, чтобы присутствовать при этом.
— При чем при этом? — спрашивает Селия, не отрывая взгляда от Марко.
Когда Цукико начинает говорить, то обращается к ним обоим.
— Я была окружена любовными письмами, которые вы оба посылали друг другу, на протяжении стольких лет создавая новые шатры. Это напоминает мне то, что было у меня с ней. Это было чудесно и ужасно. Я еще не готова бросить всё это, но вы позволяете цирку исчезнуть.
— Ты же говорила, что любовь непостоянна и мимолетна, — говорит, озадаченная, Селия.
— Я солгала, — говорит Цукико, крутя сигарету между пальцами. — Я подумала, что тебе будет проще, если ты начнешь сомневаться в нем. И я дала тебе год, чтобы ты нашла способ для цирка продолжить существовать без тебя. Но ты не нашла. Теперь в игру вступаю я.
— Я старалась… — начинает говорить Селия, но Цукико её обрывает.
— Ты продолжаешь игнорировать простой факт, — говорит она. — Ты носишь этот цирк внутри себя. Он использует огонь, как инструмент. Ты несешь большие потери, но слишком эгоистична, чтобы признать это. С такой болью не живут. Тебе не выдержать. Мне жаль.
— Кико, прошу тебя, — говорит Селия. — Мне нужно больше времени.
Цукико качает головой.
— Я ведь тебе уже говорила, — возражает она, — время мне не подвластно.
Марко, который не сводил глаз с Селии, как только та появилась во дворе, теперь отводит взгляд.
— Ну, же! — говорит он Цукико, перекрикивая всё возрастающий шум дождя. — Вперед! Я предпочту сгореть рядом с ней, чем жить без неё.
То, что могло простым выкриком слова «Нет», искажается ветром в нечто большее, когда кричит Селия. Агония в её голосе режет всё существо Марко, словно его тело пронзили все коллекционные мечи и кинжалы Чандреша одновременно, но он продолжает держать всё своё внимание на акробатке.
— Игра закончиться, да? — спрашивает он. — Она закончится, даже, если я попаду в ловушку огня и не умру.
— Ты не будешь в состоянии продолжить, — говорит Цукико. — А это всё, что имеет значение.
— Тогда давай осуществим это, — говорит Марко.
Цукико улыбается ему. Она складывает ладони вместе, и завитки дыма от её сигареты поднимаются над её пальцами. Она низко и почтительно ему поклонилась.
Никто из них не видят, как Селия бежит к ним сквозь дождь.
Цукико резким движением подносит всё еще горящую сигарету к огню. Сигарета находится всё еще в воздухе, когда Марко кричит Селии, чтобы та остановилась.
Кончик сигареты едва соприкасается с мерцающим белым пламенем, когда Селия прыгает в его объятья. Марко понимает, что у него не было времени, чтобы оттолкнуть её, поэтому он прижимает девушку ближе, зарывшись лицом в её волосы. Ветер срывает с его головы шляпу-котелок.
А затем приходит боль. Острая, немыслимая боль, как будто его разрывают на части.
— Доверься мне, — шепчет ему на ухо Селия, и он перестает бороться, забывая про всё на свете, кроме неё.
За миг до взрыва, до того, когда белый свет становится слишком ослепительным, чтобы разглядеть что именно происходит, они растворяются в воздухе. Вот, всего миг назад, они были здесь, Селия, в развевающемся платье на ветру и дожде, Марко, прижимающий руки к её спине, а в следующую секунду вместо них остается пятно света и тени.
Когда они оба исчезают, цирк охватывает пламя. Огонь облизывает шатры, извиваясь вверх в дождь.
Оставшись одна во дворе, Цукико вздыхает. Огонь огибает её, не касаясь, закручиваясь в воронку. Освещая акробатку невозможно ярким светом.
А затем, так же быстро и неожиданно, как он вспыхивает, сходит на нет.
Витой котел, в котором горел костер, становится пустым, на дне нет даже тлеющих углей. Дождевые капли отзываются глухим эхом ударяясь о металл, которые испускает пар, потому как сам котел всё еще горячий.
Цукико достает из кармана еще одну сигарету, щелкая зажигалкой почти ленивым жестом. Пламя легко вспыхивает, несмотря на дождь.
Она смотрит на котел, залитый водой, пока ждет.
Перерождение
Если бы Селия смогла открыть рот, то закричала.
Но столько всего нужно контролировать между теплом и дождем и Марко в её объятьях. Она сосредотачивается только на нем, вытаскивая все, что было между ними, когда она старается отстраниться. Держа в памяти каждое прикосновение его кожи к ее, каждую секунду, что она провела с ним. Проведенное им с ней.
Вдруг всё исчезает. Нет ни дождя. Ни огня. Простиралось спокойное белое ничто. Где-то в этом небытие, часы начинает отбивать полночь.
Стоп, думает она. Часы продолжают звонить, но она ощущает, где-то уже на подступах тишину и спокойствие.
Положить начало, это самая простая задача, понимает Селия. Вытащить их обоих — вот, где трудность.
Это напоминало залечивание её порезанных пальцев, когда она была ребенком, доведенная до крайности. Приходится отчаянно удерживать равновесие, пытаясь вновь отыскать эти крайности.
