— Гаврила Степанович, осторожнее! — предупредил Ал.
— Карл, не сметь! — Батюшков неожиданно отступил, поднял трость и принял позу фехтовальщика.
Вампир добродушно развел руками:
— Ба, Гаврюша, нам только дуэли не хватало!
Тут он мгновенно ударил открытой ладонью, стараясь выбить палку. Но Батюшков, вероятно, ожидал подобный выпад, еще быстрее увел руку вверх и, воспользовавшись промахом неприятеля, со всего размаху долбанул его тростью по голове.
— Ах ты… Да я тебя… — настоящий офицерский русский мат. Алу с Федей только учиться и учиться.
— Это я тебя…
Да-а, как говорится, смерть развела друзей, теперь, после своей кончины, они превратились в настоящих врагов — дрались с лютой ненавистью. Казалось бы, хромоногий Батюшков был в невыигрышном положении, но старичок довольно ловко уворачивался от прямых ударов Карла Антоновича, каждый раз отвечая хуком то в челюсть, то в корпус, при этом он, умудрялся не выпускать трость, используя ее по назначению. Конечно, и ему доставалось. Пушечные тумаки бывшего бретера, бесспорно, достигали цели, отдаваясь в небольшом подземелье глухой канонадой. Пыль сыпалась со стен, клубилась в спертом воздухе, свечи тускло мерцали, ухудшая видимость. Вряд ли задиры чувствовали боль, задача стояла иная — покалечить до беспомощности.
Они двигались по кругу, силы, несомненно, были равные, но Ал все равно ставил на Батюшкова. И когда Берг на мгновение оказался спиной к Алу, он изо всех сил толкнул вампира, в расчете, что тот растянется на полу. Но нет, вампир сбалансировал и полетел вперед прямо на узорчатый гроб. Случилось так, что в этот момент он делал очередной выпад, и удар его пришелся в бок домовины. Сила была такая, что дерево треснуло, и кулак влетел внутрь.
Карл Антонович внезапно заорал. Что-то там под крестом, в гробу, его не устраивало. Он отшатнулся, и все увидели — рука по локоть у него отсутствует. Вместо нее дымился обрубок.
Звякнул металл…
Ал понял, что пришла пора действовать. Выхватил из кармана баллон с адской смесью, сотворенной их чудо-химиками, подскочил к вопящему вампиру и направил струю прямо в его изысканную рожу. Дело в том, что дьявольская жидкость, о которой рассказывалось раньше, вспучивалась, превращалась в сплошную пену, намертво застывала на лице, лишая несчастного зрения и всякой возможности вздохнуть. Вампиры, как вы знаете, при всей своей безжизненности все-таки дышат.
Не знаю, будь у Берга обе руки целы, может, он с бедою бы справился — силы у него хватало, но с одной?.. Он даже не мычал, стоял и царапал пальцами в неизменной перчатке шероховатую твердую массу.
— Господин Агеев, — позвал Ала Батюшков. — Отойдите.
Ал оглянулся, Гаврила Степанович снова стоял в позе фехтовальщика, выставив, как шпагу, трость.
— Позвольте?
Ал сделал шаг в сторону, а он — выпад, и попал точно в сердце шатающейся нежити.
— Благодарю вас, юноша, — он непринужденно поклонился, оставил в теле трость и, сложив руки на груди, спокойно наблюдал за последними муками бывшего друга. Удивительно, но очки, словно и драки не было, продолжали красоваться у него на носу. — Осиновая! — с гордостью сказал он о палке. — Я ею немало в Тобольске нечисти положил, когда особенно докучали.
Вампир упал.
— Извините, Гаврила Степанович, — церемонно произнес подошедший с канистрой Федор. — Нельзя ли вам чуть отойти? Боюсь, как бы ненароком на вас не брызнуло.
Он начал поливать корчащееся тело. Забегали голубые огоньки, раздалось привычное шипенье, понесло вонью.
— Ты, Федя, шибко не расплескивай, экономь. Он уже дуба дал, а вода святая.
— Ого! — воскликнул Батюшков и отодвинулся ближе к стене.
Вскоре все было кончено. Трость стукнулась о землю, а на горстке праха лежал кусочек пластика, так сказать, посмертная маска Карла Антоновича, поскольку там отпечатались его изысканные черты. Нагибаясь за ней, Ал заметил причину металлического звона.
— Ну, что, Гаврила Степанович, — сказал Ал необычайно весело, — займемся вашим погребением?
— Весьма, весьма был бы признателен! — радостно ответил декабрист.
— Похороним здесь?
— Не везти же мое тело обратно в Тобольск?
— Логично. Но ведь дети сюда цветы носить не будут — это как?
— Бог с ними, с детьми. Да и памятник там на месте остался… Мне б упокоиться скорее, господа. Душа мается.
Тем временем Ал снял с гроба крест. Он оказался значительно тяжелее, чем по виду. Ал поставил его в угол, взялся за крышку, и позвал Федора.
— Берись с той стороны. Когда снимем, прошу тебя, громко не ахай!
— Не боись, Ал! А то мы покойников не видали.
Наивный, он думал совсем о другом. Но когда мы сдернули крышку, Федька все же ахнул, и очень громко. Ал тоже не сдержался. В чертоге стало значительно светлее — гроб наполовину был заполнен золотом и драгоценностями… Вот оно — награбленное сокровище вампиров!
Все стояли околдованные. Что там брюлики Ала, которые, между прочим, принесли ему состояние!
— Господа, господа! — нетерпеливо звал Гаврила Степанович. — Придите в себя! Эка невидаль — золото…
— Ага, — пробормотал Ал. — Барахло. Прям ща на помойку.
Федька вдруг заржал, как ненормальный, и пустился в пляс.
— Эх, та, тра-та-та! Вышла кошка за кота! — орал он, выделывая коленца.
Его сумасшедшее веселье передалось и Алу — тот поднял руки и тоже начал вытанцовывать нечто грузинское, хотя в жизни не был грузином.
Только Гаврила Степанович не разделял их безумие, вертел в руках трость и угрюмо смотрел на них поверх очков.
— Господа — печально молвил он. — Вы меня огорчаете.
Федька и Ал стыдливо притихли. Действительно, тут погребение грядет, а они в хореографию ударились.
— Ну что, Федя, снимаем куртки, бросаем на пол и начинаем вычерпывать из этой лодки Харона.
— А выдержат? Тут пуда два — точно.
— Значительно больше, — не согласился Ал.
С опорожнением гроба справились быстро. Сначала гребли жменями, а потом просто взяли его, подняли, рассыпав содержимое на две кучи по курткам. Силушки им не занимать.
Мужчины вернули тяжеленный ящик, вернее гроб, на место и приняли траурные позы, то есть склонили головы и сложили руки ниже животов. Еле сдерживаясь, Ал уныло произнес:
— Любезный Гаврила Степаныч, с прискорбием сообщаю, ваше смертное ложе готово.
— Ах, господа, ах, молодые люди! Скорбь ни к чему! — он, хромая, подошел к своему последнему одру и погладил его. — Вот истинная радость бытия — спокойно и вовремя умереть.
— А как быть с дыркой? Там, в боку…
— Поправимо.
Батюшков нагнулся, залез с головой в постамент и извлек оттуда небольшое круглое зеркальце. Потом Ал проверил, оказывается, постамент представлял из себя громадный комод, в котором хранились зеркала. Оставалось их совсем немного, он не считал… Гаврила Степанович стукнул легко о колено, вышиб
