стекло, и в руке у него оказался деревянный кружок, обрамленный витиеватой резьбой. Он немного отодрал белую шелковую подкладку гроба, сунул круг под нее, и плотно прикрыл отверстие. Сразу почувствовалось — мастер! Был когда-то человеком с золотыми руками.
— Прижмете потом крышкой? — он указал на оторванный шелк.
— Не сомневайтесь.
— Ну что ж, мне пора.
Ал невольно протянул ему руку, он — в ответ, и Охотник ощутил холодное, как лед, но крепкое, стальное рукопожатие. Федор почувствовал то же самое.
— С Богом, Гаврила Степаныч!
— Погодите, не крестите меня! Рано. Вот закроете крышку, положите сверху крест — тогда можно.
— Все будет тип-топ, — небрежно сказал Федор.
Батюшков оглянулся на него, усмехнулся:
— Интересное выражение. И вот еще что… Господин Агеев, господин капитан, позвольте напоследок одно соображение?
— Уважьте…
Он без посторонней помощи легко запрыгнул в гроб и, обустраиваясь в нем, сказал:
— Не бойтесь Зла. Жизнь чудесна, а Зло самонаказуемо. Я потому и сопротивлялся. Ведь Зло тоже хочет творить Добро и нравиться. Ведь Карл на вас произвел впечатление?
— Естественно.
— Прихорашивался, лоск на себя наводил, а кончил его я, такая же нежить. A propos, он же меня в нее и обратил. Вот в чем парадокс.
Охотники стояли, смотрели на него снизу вверх и по-настоящему грустили. Он не выглядел трибуном, скорее — дедушкой на завалинке. Может быть, когда-нибудь наука научится оживлять без печальных последствий подобных славных стариков… Зачем? Наверное, просто так — потрепаться о тайнах бытия.
Батюшков лег, скрестил руки на груди, и превратился в мирного покойника. Трость он так и не выпустил, а закрытые глаза прикрывали пыльные, грязные очки.
Они закрыли гроб крышкой, положили сверху крест. Ничего не произошло: ни дыма, ни воплей.
— Упокой Господь твою душу, раб Божий Гаврила. Вечная тебе память. Завтра же закажу по тебе молебен, панихиду, сорокоуст — все для умиротворения твоей намаявшейся души.
Мужчины троекратно перекрестились и принялись упаковывать сокровища. Узлы из курток получались компактные и не такие тяжелые — килограмм по двадцать.
— Что, Федя? — спросил Ал — Помнишь наш с тобой разговор? Ты еще обиделся…
— Дурак был… А ты откуда знал про золото?
— Не знал, догадывался. Когда Артемьев мне рассказал о визите Карла Антоновича, не к ночи будь помянут, я сразу смекнул, где-то он свои червонцы и бриллианты должен хранить. Не в банке же…
— Ну и хитрый же ты, Ал! Я же все это от тебя слышал! Но мне ничего похожего в голову не пришло. Действительно, он же их на стол Артемьеву вывалил, а я, лопух, такой факт пропустил. Да, выходит, мент из меня хреновый.
— Мне так не кажется, — Ал поднял узел, направился к выходу, но остановился и посмотрел на Федора. — Другое беспокоит, совесть твоя ментовская.
Он тоже замер со своим узлом и уставился на Ала.
— Ты чего, Ал, совсем, что ли?! Запамятовал? Я — новосел!
— Еще раз поздравляю.
— Так у меня же ни гарнитура, ни телевизора, ни холодильника, ни стиральной машины!!
— Ни просто машины, — добавил Ал, улыбаясь.
Федор глянул вниз на узелок, второй рукой он прижимал к себе полупустую канистру, потом — с сомнением на друга.
— А что, хватит?
— Сдается мне, тут на покупку новой квартиры наберется.
Он задумался и изрек:
— Сначала посмотрим, что за жилье генерал подсунет.
Ал хмыкнул. Грамотно… Богатство делает человека практичным…
Поднимаясь вверх по темному коридору, он поинтересовался:
— Федя, кажется, в наше снаряжение входит взрывное устройство?
— И неплохой мощности…
— Негоже будет, если какая любопытствующая сволочь потревожит вечный покой Гаврилы Степановича.
— Ты предлагаешь этот проход обрушить?
— Немедленно!
Они прикрепили одну бомбу недалеко от входа в усыпальницу, другую на повороте. Поставили время на десять минут и скоренько выбрались на поверхность при помощи все того же шеста. Саму жердь сломали и бросили в провал.
Снаружи кипела работа. Урчали машины, носились люди, само здание было освещено прожекторами. Охотники находились несколько в тени, но особо не скрывались. Сели на свои свертки, и Федор наконец с наслаждением закурил. До взрыва оставалось чуть больше минуты.
Их заметили, и к ним поднялся мужчина в новенькой телогрейке. Судя по желтой каске — строитель, а как он подносил руку к этой каске — военный. Все ясно — резерв, о котором говорили генералы.
— Алексей Юрьевич?
— Он самый…
— Капитан Будников?
— Так точно.
— Майор Дьяченко из подкрепления, — представился «строитель».
— Очень приятно.
— У вас все в порядке?
Они не успели ответить, лишь глянули на часы. Буквально через пару секунд под землей ухнуло. Аккуратно так ухнуло — глухо, без встряски. За рабочим гулом можно было не обратить внимания. Только у майора брови вскинулись вверх. Ал с Федей поднялись и осмотрели склон. Даже снег нигде не шевельнулся.
— Земля тебе пухом, — прошептал Ал и, обернувшись к майору, громко сказал. — Вот теперь все в порядке.
Тот и бровью не повел. Вот что значит выдержка и дисциплина. У каждого свое задание. Потому коротко спросил:
— Помощь не требуется?
— Требуется, но чисто в строительном направлении. Вот здесь имеется провал, надо его бульдозерами заровнять и чем быстрее, тем лучше. А то ненароком кто упадет туда и покалечится.
— Можно, конечно, но строительные работы не совсем наш профиль.
— Майор, мне что, по каждому пустяку к полковнику Павленко обращаться?
— Прошу прощения, Алексей Юрьевич. Будет сделано. Кстати, товарищ полковник просил вас немедленно связаться с ним, как только вы объявитесь.
— Спасибо.
Ал с Федей пожали ему руку, подхватили свой скарб и пошли. Майор Дьяченко, бесспорно, оценил тяжесть их ноши, но ничего не спросил. И правильно, не его дело. Может, у них там отрубленные головы врагов.
Спокойно добравшись до джипа, Ал открыл багажник, и мужчины с облегчением сгрузили в него свою добычу.
— Все, Федя, пойдем, навестим наших. Ваня зря торопить не будет. Что-то мне беспокойно.
— Мне тоже, — новосел, он же потенциальный миллионер, робко топтался у машины, не решаясь
