Охота на вампиров

здесь лаборатории, то спирту хоть залейся. А я не мог им залиться. Не брал!

БАРИТОН. Т-трагедия.

БАС. Не перебивай! Знаешь, че я удумал? Я же русский значит, у меня голова соображает. Я удумал самогонку гнать.

БАРИТОН. Самогонку?! А спирт?

БАС. Секрет! Это, можно сказать, моя личная государственная тайна. Но тебе, Мальчик, скажу. Я на том спирту стал брагу ставить. Все путем, с дрожжами. А потом опять перегонял.

БАРИТОН (подозрительно трезво). И что же получалось?!

БАС. Тс-с! Я ж говорю, государственная тайна. Но главное — я свой организм победил. Как под Сталинградом! Я, когда первый раз опьянел, точно как из немецкого окружения вышел.

БАРИТОН. Степан Ильич, откуда про немецкое окружение так хорошо знаешь? Ты вроде не старик.

БАС. Не важно! Я в кино видел.

AЛ (в трубе). Степан Ильич? Мне это имя знакомо…

ОЛЬГА (там же). Ал, ты поосторожнее со своими воспоминаниями! Мне в этой теснотище тебя не откачать.

БАС. Короче, справился я со своей бедой. Теперь могу и водку. Но не меньше двух бутылок… Литруху засажу, только тогда человеком себя чувствую. Все ж водка помягче моей самогонки будет.

БАРИТОН. А с куревом как?

БАС. С куревом хужее… Только американские осиливаю. Дорогущие! А что подешевле, выворачивает меня, страшно сказать. Этот «Парламент» чепуха, конечно, по сравнению с нашей «Примой», но ничего не попишешь… Здоровье надо беречь.

БАРИТОН. Степан Ильич, о каких «лохматых» ты все время говоришь? Что за «лохматые»?

Пауза, переходящая в зловещую тишину. Ал с Ольгой замерли. Наконец БАС прокашлялся.

БАС. А че про них говорить? Пойдем покажу, может, у тебя мозги и прояснятся…

Раздаются шум отодвигаемых стульев, шарканье шагов и стук закрывающейся двери. Когда Ал и Ольга подползли к вентиляционным решеткам, им открылась пустая прокуренная комната…

Глава 8

— Что делать будем?

Обыкновенная безлюдная комната, насквозь пропитанная табачным дымом, а у Ольги в голосе — неуверенность.

— Боязно?

— А чего по-пустому храбриться? Раз добрались, надо дело делать, и никаких страхов.

Но он ее не слушал. Над ним властвовал запах. Тот, далекий, из детства. Он пробивался сквозь табачный угар и прочую вонь. И был он совсем рядом, рукой подать.

— Ал! Ты здоров?

— Здоров, здоров… Сейчас мы эту решеточку навернем, ты спустишься вниз и замрешь.

— Как это — замру?

— Встанешь за дверь, и, если они не вовремя вернутся, снимешь неизвестного нам Степана Ильича. И с Леоном давай бог ноги. Обратный путь известен.

— А ты?

— Я тут на минутку сбегаю…

— Запах?

— Угу…

— Да что это за запах такой?! Я его не чую, а ты с ума сходишь! Мы с Леоном без тебя не уйдем!

— Ясное дело… Давай спускайся и жди. Я скоро…

Пока говорили, он успел аккуратно, почти без шума выдавить вентиляционную решетку и помог Ольге спуститься вниз. Все же отверстие было недостаточно велико. Для Ольги и небольшого Леона — как раз, а он вряд ли бы протиснулся.

— Нормально?

Ольга снизу молча кивнула, а он полез дальше.

Ползти долго не пришлось. Буквально через несколько метров труба изгибалась, и в месте поворота зияла большая круглая дыра.

«Пожалуй мне будет впору», — подумал он. Подлез и сунул голову. Темь стояла вавилонская, ни зги… Но кто-то здесь был. Именно от этого кого-то исходил запах. И запах, и тревога, и опасность!

— Была не была, — пробормотал он, — семи смертям не бывать…

Он вынул фонарик, закусил его зубами, а сам, взявшись за края отверстия, кувыркнулся вперед и повис на руках. Тишина… На него никто пока не набрасывался. Он вспомнил, какая высота была в предыдущей комнате, и спрыгнул. Мягко приземлившись, он тут же выпрямился и включил фонарик. Вначале ему показалось, что он в клетке. Перед ним возникла серая стена, забранная стальными прутьями.

«Странно, — мелькнуло у него в голове, — зачем перед стеной решетка?»

Луч фонарика осветил другую стенку, простую, кирпичную, но уже без прутьев.

И вдруг он ощутил, что кто-то находится прямо за его спиной. Он мгновенно обернулся и в неярком круге света предстал Зверь!

В углу непонятного замкнутого пространства сидел громадный, с двух овчарок, волк. В сумраке он казался совершенно черным, и только на груди, словно манишка, ослепительно белело пятно. Этим он походил на отчима Леона, когда тот отправлялся дирижировать своим симфоническим оркестром.

Волк не шевелился, он даже не прищурился от света фонарика. Очумел, что ли, от наглого визита в свои покои?

Конечно, очумел, но по-другому… Он тоже, как и Ал, чуял запахи, давно слышал, что за гость ползет к нему по трубе, и терпеливо ждал. Ждал и дождался. Верхняя губа открыла клыки. Но это был не угрожающий оскал — волк улыбался.

Ал швырнул фонарик в сторону, на кучу какого-то тряпья.

Волк приподнялся.

— Малыш! — Ал, сияя от счастья, бросился на шею зверя. Волк тоже без подготовки прыгнул, и они встретились в воздухе. Столкнулись, упали и принялись кататься по клетке. Как когда-то, но не на пыльном полу, а на зеленой траве или в белых сугробах. Мальчик и черный волчонок с белой отметиной. Ал и Малыш…

Для секретных опытов в лабораториях Юрия Матвеевича требовалось всякое зверье, в том числе и волки. Их привозили со всей страны, а некоторых доставлял Дед. Именно он принес крохотного скулящего щенка. Леша его увидел, заплакал и стал просить папеньку не делать над ним опытов. Уговорил… Наверное, отцу этот щенок показался таким же сиротой, как и его вихрастый сын.

Вначале Малыш жил с ними в доме Матвея Родионовича. Пацан души в нем не чаял. И за уши таскал, и за хвост дергал, и загривок трепал. А волчонок и рад был, скулил, визжал, мордой в лицо норовил… Потом, когда волк подрос, его все-таки забрали в бункеры. Что-то в нем было особенное. Но с парнем его не разлучили. У Алексея был свободный вход в подземелье. И теперь он посещал не только любимого папашу, но и зверя. Им даже разрешалось гулять по лесу. Волк никогда не делал попыток к бегству, что тоже было удивительно.

— Малыш, Малыш! — радостно шептал Ал, хватая волчару за загривок и тиская его в объятиях. — Что ж ты мне, зверюга, писем не писал?

А тот своими клыками, которые запросто могли ногу отхватить, покусывал его за куртку и еще лез