лет со смерти автора нельзя издавать, а сейчас — семьдесят… Я к Паше Астахову, — рассказывает Андрей, — в его адвокатскую контору. Какие юристы головы ломали, ничего не могли придумать. И вдруг кто-то обнаруживает маленькую строчку: если пятьдесят лет прошло со смерти автора до введения закона о семидесяти, то его можно печатать по закону о пятидесяти. «Все, — сказал Астахов, — ничего ему не давай, ничего не говори, неси в типографию!» Наверняка Глоцер знал, что он не в своем праве! — сказал Бильжо, и я услышала в его голосе нотки восхищения. — Но блефовал. Да как артистично! Так что приглашаю вас с Леней на презентацию! — радостно заключил Андрей.
Российские писатели собрались во Франкфурт на книжную ярмарку, сидят в Домодедово — восемь часов ждут самолета. Пожилые люди, можно сказать, аксакалы: в зале ожидания запахло валокордином.
Анатолий Приставкин позвонил в оргкомитет — выяснить, в чем дело.
Молодой бодрый голос ответил Анатолию Игнатьевичу:
— А что вы хотите? Писатели должны знать жизнь!
На ярмарке на стендах разных стран — горят огни, повсюду иллюминация. А на российских — как-то без огонька.
— У нас другие задачи, — сказал Эдуард Успенский. — Нам главное… взлететь.
По книжной ярмарке идет Дмитрий Быков — на животе у него растянутое лицо Че Гевары. Увидел Илью Кормильцева и запел:
— Я хочу быть с тобой!!!
Алан Черчесов возвращался в отель с ярмарки — улицей «красных фонарей». К нему приблизился очень ласковый мужчина и настойчиво звал посетить их бордель, аргументируя тем, что, если тот не пойдет, его, бедолагу, лишат премиальных.
— Я вам сочувствую, — ответил Алан, — но я очень устал.
— Так у нас есть кровать!..
— Я не сомневаюсь. Но моя кровать — там — проплачена, а ваша — тут — еще нет.
На завтраке жена — Юрию Мамлееву:
— Не хмурь брови!
На книжной ярмарке в Праге Андрей Битов участвует в круглом столе.
Вдруг какая-то суматоха, в русском павильоне появляется президент Чехии со свитой, фотокоры, вспышки, телохранители… Кто-то хватает книгу Битова, зовут Андрея Георгиевича, он выходит, его представляют президенту, просят сделать дарственную надпись.
Битов берет ручку, открывает книгу и спрашивает Вацлава Гавела:
— Как вас зовут, мой друг?
Тот отвечает:
— Вацлав…
С Анатолием Приставкиным прогуливались по Франкфурту. Он много чего рассказывал, например, о том, что папа оставил ему в наследство пятьсот веников на чердаке. И быстро добавил:
— Я об этом уже, конечно, написал!
Когда-то в Дубултах, в Доме творчества, я повстречала Асара Исаевича Эппеля. Иногда я заходила к нему под вечер, на журнальном столе — стаканчики
На зеркале еловая ветка с шаром, наступил 1986 год. А на дверном стекле — фотография девушки в чулках на резинках, неглиже, вырезанная из какой-то иностранной газеты.
— Не думайте, что она здесь висит просто так, — серьезно объяснил Асар. — Это моя знакомая из Томска. Она теперь там… фигуристка.
Асар читал мне свои рассказы, я слушала, безжалостно поедая заготовленные им себе на утро вареные яйца. Иногда из коридора доносился тихий шелест.
— Это, — объяснял Асар Исаевич, оторвавшись от рукописи, — Толе Приставкину направление на анализы под дверь подсунули.
В Дубултах, в Доме творчества, сырой прибалтийской зимой совпали мы с поэтом Кружковым. Гриша попросил меня пришить его варежки к резинке и продеть в рукава, чтоб не потерять, а то он очень рассеянный.
Когда я все сделала, он мечтательно сказал:
— Сейчас ты уйдешь, и я буду писать стихи.
Уезжая в Москву, на завтраке в хлебнице я обнаружила письмо Асара Эппеля.
С эпиграфом.
В творческом объединении «Экран» на телевидении снимали документальный фильм о целине по сценарию моей мамы Люси. Стали отсматривать материал, а там хлеборобы заходят в столовую (создателям фильма важно было показать столовую, где кормят покорителей целинных земель), берут еду, усаживаются, едят, и все до одного — в шапках.
— «За стол садятся, не молясь и шапок не снимая», — продекламировал главный редактор Борис Хесин и укоризненно посмотрел на режиссера.
Люся мгновенно под этот видеоряд настрочила текст:
«Сильные ветры дуют в степях Казахстана. Снимут хлеборобы шапки, простудятся, кто будет хлеб давать стране?»
— Вы все время улыбаетесь, — сказал мне в своей радиопередаче Дмитрий Быков. — А ведь некоторых людей это раздражает.
— Почему? — удивилась я. — Есть такая корейская пословица: «Разве в улыбающееся лицо
