У нас в ДЭЗе Федя, слесарь, когда-то клоуном работал в цирке. Годами рассказывает, как он выходил на манеж, какие были репризы, — в раж входит, чечетку отбивает. А тут руку сломал — надо ставить гипс.
— Стакан! — сказал Федя.
Ему дали.
— Теперь гипсуй!..
На Ваганьковском кладбище, на памятной металлической дощечке — эпитафия:
«Озерецкий Вл. Ник.
Жизнь прожил, Словно и не жил.
Внук ненадолго Память сохранил».
Звонит подруга Наталья и сообщает, что у нее открылись паранормальные способности.
— Иду, — говорит, — смотрю, собака хромает, я направляю к ней свою целительную энергию, и та — бежит как ни в чем не бывало. Все лечу: сломанные носы, ожоги третьей степени, кости мягкими становятся в моих руках — как пластилин, срастаются переломы, горб сняла 80-летней старухе, с ними же никто сейчас не возится. А теперь две бабки, которых я на ноги поставила: «Дай нам крылья, — говорят, — мы хотим летать!» Вот найди мне урода, найди! Увидишь, что я из него сделаю — причем бесплатно! У меня сын — директор фирмы, он звонит мне, спрашивает: «Тебе от меня надо что-нибудь?» Я говорю: «Любви и денег». Он спрашивает: «Сколько?»
Леня:
— Можно я тебя поцелую в противооспенную прививку?
Когда мы подъезжали к Тулузе, Лена Книжникова показала мне из окна электрички огороженный забором пустырь с парочкой старых самолетов:
— Это аэродром Aeropostal, откуда Экзюпери летал в Африку. Хотели сделать музей, но… видимо, здесь будут строить арабский район…
Водитель Айнер, возивший Леню с Луной по ночному Парижу:
— Мы жили в Польше, древний аристократический род. Моего прапрадедушку сожгли крестьяне в бунт, и прапрабабушка вынесла прадедушку, накрыв его и спрятав под знаменами с фамильными гербами. Они бежали из Польши в Латвию. А мой прадедушка — у него только-только родилась бабушка — зажегся революцией. «Ты что? Куда??? — ему все говорили. — Твоя родная кровь!..» Нет, ему надо — к большевикам. Вот он как раз и есть латышский стрелок, который «золотой эшелон» защищал, в Красноярске похоронен…
Продюсер Ольга Осина про кого-то:
— Боюсь, он плохо кончит.
— В отличие от нас, — заметил Айнер, — которые кончат хорошо.
Леня, показывая мне очередной снимок Луны в саду Тюильри:
— Ну как?
— Великолепно, блистательно, изумительно! — говорю я.
— Значит, неплохо получилось?
— Да! Нормально.
— Что значит «НОРМАЛЬНО»???
— Меня крестил поэт Хвостенко, — рассказывает Осина. — А я за телефон не платила, мне его отключили, и он под кроватью валялся — ребенок был маленький, с ним играл. И вдруг он зазвонил. Я даже испугалась. Это мне позвонил мой друг — сказать, что в Москве умер Хвост.
Спортивный комментатор по телевизору — то ли о пловце, то ли о прыгуне с вышки:
— Он сегодня какой-то совсем выхолощенный…
— Какой неудачный употреблен эпитет, — говорю. — Если бы спортсмен услышал, он бы ему по морде надавал.
— Ладно бы такое сказать про наездника! — заметил Леня.
Юля Говорова сообщает из Пушкинских Гор:
— Снимала утром луга, вдруг из тумана вышли овцы, а у них на спинах сидят скворцы.
— Наверное, ноги греют, — предположил Леня.
Меня пригласили выступить перед детьми сибирского города Нефтеюганска. Сказали, что площадкой будет небольшой Дом культуры, который у них оказался вроде нашего Большого театра. С гитарой на плече и парой детских книжек под мышкой стояла я на улице и смотрела, как по морозу стекаются туда все дети города — от шести месяцев до шестнадцати лет. Такой грандиозной разнокалиберной аудитории у меня не было нигде и никогда.
Я вышла на сцену — передо мной бушевало море детей.
Что было дальше, не помню. Стоял ли в зале гвалт, скакали они по креслам или ходили на головах, катилось ли все кувырком или через пень-колоду, — я знала одно: мне нужно продержаться на сцене час, как было означено в договоре.
Вся взмокшая, с гитарой, дудкой, барабаном, перьями заморских птиц и челюстью древнего осла, ровно через час я покинула сцену.
Толпы детей спускались в гардероб, потребовалось немалое время, чтобы это исполинское помещение опустело. Меня провели в туалет.
Я вошла в кабину, взгромоздилась на унитаз, подняла голову и увидела на двери — жирным черным фломастером печатными буквами:
«Марина Москвина —…»
Я зажмурилась. Потом взяла себя в руки и открыла глаза:
«… — классная баба!»
Из туалета нефтеюганского Дома культуры я вышла с непоколебимым ощущением: жизнь — удалась.
Люся:
— Наш Путин совсем с ума сошел — опоздал к английской королеве на тринадцать минут. Почти на четверть часа! И все стояли и ждали его! Если бы ты опоздала — ладно, а то Путин, позор какой!..
Бегу к метро, по первому снежку в новом пальто с рюкзачком, внезапно из соседнего подъезда выскочила доберман-пинчер Владислава Отрошенко, схватила меня за ногу, рванула и бросила на дорогу!
Сын Влада, Макс, приближается в тихом ужасе, видит — это я лежу.
— Ой, тетя Марина!.. — Максим подумал немного, что же тут можно сказать. И спросил: — А Сережа дома?
Леонид Бахнов собрался в Англию, его подруга попросила привезти ей нашей клюквы.
На таможне его спрашивают:
— Что это?
— Клюква.
