встречу. Так что обошлись без театра абсурда. Посидели, уговорили бутылочку с Яковлевым, Шибановым и лучшими операми и разбежались.
Особой обиды Грязнов не чувствовал. Все это было, коли разобраться, в порядке вещей, обидно было только за те неимоверные, нечеловеческие усилия, что пришлось им всем затратить, работая по делу Горланова. У бедняги Сизифа, наверное, были железные нервы. Куда как крепче, чем у сотрудников МУРа. Сизифов камень с надписью «Горланов» сорвался и скатился по склону горы. Грязнов не сомневался, что наступит час, когда придется заняться этим камешком вновь.
«Ничего, перемелется! — думал Грязнов. — И не то бывало. В конце концов есть тылы, есть куда отступать или, как в войну писали, «выпрямлять линию обороны». За спиной двадцать пять лет опыта оперработы, колоссальные связи, безбрежная информация. Все это не впервой — и сам уходил, и сверху «уходили», и снова зазывали, и возвращался... Все уже было. Имеется, наконец, хлебное местечко, свое дело — агентство «Глория»... Подумаешь, испугали!»
И стал полковник Грязнов жить-поживать и добра наживать...
Племянник Денис, барнаульский Растиньяк, явившийся в первопрестольную, чтоб победить ее в неравном бою, уже давно вошел во вкус на своей начальственной должности директора дядькиного «предприятия», и, надо думать, его не шибко грела перспектива снижения своего социального статуса. Парень уже заматерел на этой работе, многому научился, и польза от него была настоящая, вполне ощутимая. И смел, как черт, и с клиентами работает так, что комар носа не подточит, и деньги делать намастырился.
Так думал Грязнов, неторопливо катя по набережным, по проспектам, колеся по улочкам и пере улкам Замоскворечья, где, кажется, чуть ли не с каждым домом и кварталом были связаны свои истории, свои дела, расследования, погони, облавы и захваты, где столько раз смерть, просвистев или прожужжав осой, пролетала мимо виска. Впору было засесть за мемуары, и он не сомневался, что когда-нибудь надиктует несчетное множество кассет, а там и книжечку выпустит под каким-нибудь заковыристым заглавием.
Где только не побывал он за эти дни! И Москва будто говорила с ним из прошлого на разные чело веческие голоса — бывших свидетелей, потерпевших, подозреваемых и уголовников, пойманных за шкирку. И в этих «виртуальных встречах» было что- то влекущее, ностальгическое, то, к чему он привя зался как к неизменному за двадцать лет сорту табака и без чего уже, кажется, и жить не мог. В общем, проболтался два дня Грязнов — крупный, рыжий, длинноносый, слегка похожий на Николая Гоголя лукавым огонечком в глазах, наездился всласть, насмотрелся, налюбовался, а на третий, как сказано в Книге Книг, — взалкал. И приехал он в свою «Глорию» без звонка и в неурочный час, где и был
встречен любимым племянником в роскошном итальянском костюме с иголочки, вязаном галстуке а- ля Чубайс и крахмальной сорочке — ни дать ни взять какой-нибудь банковский служка или шустрый брокер с московской биржи — новая фигура в столичном ландшафте, все более и более утрачивающая первозданность новизны.
— Ну, дядя Слава, — приветствовал он, — вы даете! О вашей крамоле и опале уже вся Москва гудит.
— А пусть ее гудит! — сказал Грязнов. — Как там у Некрасова, помнишь?
Денис захлопал широко раскрытыми глазами.
— По части литературы — неотчетливо...
— Эх, серость, стыдоба! — поморщился Грязнов-старший. — А еще смена! «Идет, гудет зеленый шум...» Хоть запомни, а то перед девушками будет стыдно.
— Наши девушки по-вашему не понимают, — ответил Денис.
— Ладно, — сказал Вячеслав Иванович, — бог с ними, с девушками, девушки потом. Как у тебя тут с вакансиями? Есть у меня один старый хрыч на примете. Коли шепну словечко, возьмешь?
— Возьму, — кивнул догадливый родич. — Если только, конечно, его фамилия Грязнов и зовут его Вячеслав Иванович. Отчего не взять? Только, чур, с месячным испытательным сроком!
— А должность какая?
Денис размышлял недолго:
— Главный консультант по общим вопросам добра и зла.
— Годится, — хмыкнул полковник. — Оклад его не интересует, сколько положишь, все будет в цвет.
— Ну так выпьем, дядя Слава, за его славное трудоустройство!
— На работе не пью, — сказал Грязнов.
И тут зазвонил телефон. Денис снял трубку и радостно заорал:
— Здрасьте, здрасьте, дядя Саш! Вы откуда? А, понятно! А вы что, не слышали разве? Дядя Слава у нас на повышение пошел. Да он тут, у меня, — и племянник протянул дядьке трубку. — Господин турецкий подданный! Из Степногорска, по междугородке. Вынь да положь ему товарища полковника!
— Здорово, Борисыч, — приветствовал Грязнов. — Как там у вас погоды? Нарыл что-нибудь?
— Роем-пороем, вытащить не можем. А ты, слух дошел, отправлен в свободный полет?
— Ага, — ухмыльнулся Грязнов, — свободней не бывает. Наш подопечный Никитка — Горланов, я имею в виду, — видно, не только горланить, он и шептать умеет. Похоже, шепнул...
— Я так и понял, — кивнул Турецкий. — И что теперь?
— А что может быть? Отправлен в резерв Управления кадров, нанялся тут в одну конторку по части консультаций...
— Понятно...
— Между прочим, твои барышни у моих ребят под присмотром. Пасут твою квартирку на случай, если наведается какой-нибудь незваный серый волк. Теперь ведь, от нашего Горланова можно любых гостинцев ожидать.
— Спасибо, Слава! — горячо поблагодарил Турецкий. — Я тебя об этом и просить бы не посмел.
— И очень напрасно, — сказал Грязнов. — Как говаривал один мой фигурант, «что посмеешь, то и пожмешь!».
Турецкий хохотнул, но и в голосе, и в смехе его Грязнов чувствовал неимоверную усталость.
— Что, Саша, — сказал он с участием, — тяжеловато там?
— Да нормально... — вздохнул Турецкий. — Что с Корчагиным оказалось? Подсыпали что-нибудь?
— Да нет, натуральный инфаркт. С разрывом сердечной мышцы. Мгновенно. Но семейство судьи было запугано капитально. Ему звонили практически круглосуточно все дни до вынесения приговора.
— Угрожали? — спросил Саша.
— Они не знают. Он им, конечно, ничего не говорил, берег. Но когда у человека жена, две дочери и три внучки, уж ты-то, Турецкий, наверное, понимаешь, каково ему досталось и почему сердце разорвалось в буквальном смысле слова...
— Да уж, — сказал Турецкий. — Наверное, всех нас это когда-нибудь ждет.
— Конечно, — сказал Грязнов, — по Москве уже сплетни вовсю, разговоры, — брал Корчагин или не брал, а если брал, то сколько... Мало того, что до смерти довели, так ведь им еще и мертвого вымазать надо! Но мы-то ведь с тобой знаем, правда?
— Никогда не прощу себе тех слов, — сказал Турецкий. — На Страшном суде отвечу. Конечно, Корчагин скорее бы умер, чем взял. И он умер... Ну ладно, рад был услышать вас — и тебя, и Дениску. Еще раз поклон нашему молодому директору. Пока!
Грязнов положил трубку.
— Так чего он хотел-то? — спросил Денис.
Грязнов внимательно посмотрел на племянника:
— А ты что, разве не понял, сыщик, психолог? А ну, угадай с трех раз!
Денис молча хлопал глазами.
— Да
