подтвердить свою легенду 'косвенными признаками'. Понятно, однако, что любые сведения, подтверждаемые из внешних источников, из этих же источников и могли быть ими получены, а сведения неподтверждаемые, даже при внешнем их правдоподобии, доказательной силой не обладают. Согласитесь, что моя версия звучит куда более реалистично, чем ваша. И я мог бы, – вновь повысил голос он, видя, что я открыл рот для возмущенных возражений, – инициировать формальное расследование по делу о попытке мошенничества. Но вы доставили важные для его сиятельства сведения о том, что род Хогерт- Кайдерштайнов пресекся, и земли их ныне свободны. В благодарность за эти сведения, а также исходя из предписанного нам святой церковью человеколюбия и учитывая, что мошенничество не удалось и реальный ущерб графским интересам нанесен не был – я предлагаю вам незамедлительно и без всяких помех покинуть Нуаррот и более сюда не возвращаться. Мы пришли к согласию?
– Да, – глухо ответил я, сжимая руку девочки. – Идем, Эвьет.
За дверью нас дожидались те же стражники, чтобы проводить на выход – а возможно, и затем, чтобы в случае необходимости быстро прийти на помощь мажордому. Отнюдь не исключаю, что, несмотря на отбираемое у посетителей оружие, подобные прецеденты уже случались.
Несмотря на заверение Штурца, я почувствовал себя спокойно лишь тогда, когда нам вернули меч, ножи и арбалет, а окончательно – когда мы вышли на солнечный свет из-под мрачных сводов башенной арки.
– Этот гад хочет наложить лапу на мой замок! – дала, наконец, волю гневу Эвелина, не особо стараясь демонстрировать аристократическое воспитание.
– Да, – вынужден был согласиться я. – Может быть, именно отсутствие свободного поместья – последнее препятствие для его возведения во дворянство. Титул ведь положено жаловать вместе с землей, этот закон никто не отменял, хотя на практике часто дают лишь символический клочок… Но Штурц не из таких, кто будет хвататься за первый же клочок. Такие годами ждут крупный куш – и дожидаются. Может быть, конечно, он действует в интересах кого-то третьего, но это вряд ли. Не думаю, что Штурц замешан в коррупции. За коррупцию, скорее всего, пострадал его предшественник, а Штурц по-своему честен и действует только в рамках закона. И именно за это его ценит граф.
– Как же мне хотелось его пристрелить! И сейчас, между прочим, хочется!
– Увы. В огнебое всего четыре ствола, мы не можем драться со всем гарнизоном замка. Да и ситуации угрозы жизни не было. Если бы нас попытались арестовать, тогда да, я бы все же попытался пробиться с боем…
– Да я понимаю… Но это такое ужасное ощущение – знать, что прав, и не мочь это доказать! Я просто не могла поверить, что это происходит со мной! Просто… просто какой-то дурной сон! – она зло пнула мелкий камень, лежавший на краю дороги, и тот, описав пологую параболу, запрыгал вниз по склону холма, выбивая мелкие облачка пыли.
– Эвьет, – я погладил ее по плечу, – мне ужасно жаль, что все так вышло.
– Между прочим, прийти сюда было твоей идеей! – Эвелина сверкнула на меня черными глазами.
– В любом случае другого выхода у нас не было, – вздохнул я. – Ну представь себе, осталась бы ты в своем лесу. Все равно не подающим признаков жизни поместьем рано или поздно заинтересовались бы. Тот же самый Штурц – вспомни, с чего он начал разговор. И встал бы вопрос доказательства твоих прав. И его точно так же не было бы. То, что ты бы там жила среди развалин, сама понимаешь, ничего не значит. Особенно в том виде, в каком я тебя встретил… – я запоздало испугался, что она обидится, но Эвьет, напротив, хихикнула.
– По крайней мере, пугала бы захватчиков в качестве лесной кикиморы, – развила она тему и вновь посерьезнела: – Извини, Дольф. Конечно, ты ни в чем не виноват. Ну, поехали бы мы не в Нуаррот, а в другое место – все равно замок стоял бы бесхозный, бери – не хочу… И ладно бы еще грифонцы, а то ведь – свои!
– У своих красть всегда сподручнее, – усмехнулся я.
Мы уже спустились с холма и вошли в селение, направляясь к постоялому двору. Я обдумывал, что делать дальше, коль скоро затея с Нуарротом – возможно, что и к лучшему – потерпела крах. Но Эвьет в очередной раз все решила за меня.
– Ничего еще не кончено, Дольф! – объявила она. И я уже достаточно изучил ее, чтобы понимать: это не восклицание досады, не отказ признать неприятную правду. Это логический вывод из только что проделанных размышлений.
– Что ты имеешь в виду?
– Это только Штурц. Не Рануар.
– Боюсь, жаловаться графу на мажордома бесполезно, – возразил я. – Аргументы Штурца юридически неопровержимы. Если, конечно, граф не знал тебя лично.
– Нет, – покачала головой Эвьет, – меня он ни разу не видел. Даже мой отец, кажется, с ним никогда не встречался… получал и отправлял депеши – да, но не лично…
– Значит, мы ничего не сможем доказать, – констатировал я. На самом деле был еще один способ: нанять лжесвидетелей. Я терпеть не могу таких вещей, но приходится признать, что иногда ради торжества истины приходится прибегать ко лжи. Однако на кону стояло целое баронское владение, пусть и пришедшее в запустение – а это сильно увеличивало цену вопроса. Я понятия не имел, сколько будут стоить качественные показания в таком деле, но догадывался, что несколькими десятками крон тут не обойтись. А кроме того, высокая ставка и, соответственно, высокая заинтересованность противоположной стороны в нашем провале увеличивала риск разоблачения – причем простым отказом от претензий мы в этом случае уже не отделаемся… Нет уж. Подобные авантюры не для меня.
– Сам Штурц так не считает, – возразила Эвьет на мою произнесенную вслух реплику и, когда я недоуменно приподнял бровь, пояснила: – Иначе он бы нас не отпустил. Ты ведь не думаешь, что он и впрямь сделал это из человеколюбия?
– Уж это точно, – усмехнулся я. – В Штурце столько человеколюбия, что я удивляюсь, откуда он вообще знает это слово… А ты, пожалуй, права. Недалекий человек решил бы, что его 'милость' – свидетельство нашей полной безвредности для его планов. Однако у Штурца только три способа избавиться от законной наследницы. Первый – попросту убить, но это не в его стиле. Он законник и педант, не говоря уже о том, что сам таких вещей не умеет, а связываться с исполнителями не захочет. Второй – опровергнуть претензии наследницы через суд, выставив ее мошенницей-самозванкой. И третий – убедить ее самой отказаться от претензий. Раз он выбрал третий вариант, значит, не считает второй абсолютно надежным.
– Вот именно.
– Однако и это нам ничего не дает. Я понимаю логику Штурца. Он ловко выведал все наши козыри и убедился, что у нас их нет. Но у него нет гарантий, что мы не припрятали что-то в рукаве. И на всякий случай он выбрал вариант, предусматривающий такую возможность. Форсировать события по второму варианту, пока работает третий, ему ни к чему – а вот перейти от третьего ко второму, если мы не отступимся, никогда не поздно. Но мы-то знаем, что на самом деле никаких козырей у нас не имеется.
– Конечное решение будет за графом. Если он признает меня своим указом, никакое судейское крючкотворство не будет иметь значения. Значит, я предложу ему сделку. Я ему – мертвого Карла, он мне – мои владения. Полагаю, он согласится.
Я вынужден был признать, что она права. Даже не будь Эвелина баронессой на самом деле, признание ее таковой было бы достойной наградой за уничтожение главного врага Львов. Графу же, в свою очередь, скорее всего, не особо важно, кто именно будет владеть землями Хогерт-Кайдерштайнов (в любом случае это будет его вассал) – а значит, ему и нет резона играть нечестно, с прицелом на то, чтобы Эвьет не вернулась живой после своей миссии. Скорее даже, назначение опекуна над поместьем до совершеннолетия Эвелины устроит графа больше, нежели полная передача всех прав на эти земли Штурцу или иному заинтересованному лицу.
– Нужно выяснить, когда и в каком направлении ушло графское войско, – подытожила Эвьет. – Там наверняка есть пехота, а значит, на коне мы их легко догоним, – и вдруг, словно что-то вспомнив, повернулась ко мне: – Ты ведь со мной, Дольф?
– Конечно, – ответил я без колебаний. В нынешних обстоятельствах мое решение сопровождать ее только до Нуаррота теряло смысл. Нуаррот ведь имел значение не как точка на карте, а как место, где я
