гористого района, такой путь получался несколько короче. Но вот меня, по понятным причинам, маршрут, пролегающий через Ра-де-Ро, совсем не радовал. Впрочем, в самом городе нам нечего было делать ни с какой точки зрения: армия графа, по всей видимости, находилась там или поблизости как раз в этот момент, а к тому времени, как мы добрались бы до Ра-де-Ро, должна была давно его покинуть. Не будучи столь зависимы от хорошей дороги, как отягощенное обозом войско, мы вполне могли позволить себе срезать угол, проехав северо-восточнее от опасного для нас места.
Но до Ра-де-Ро было еще далеко, и пока что мы просто поехали по дороге на запад, надеясь отыскать подходящий ночлег. Нам повезло: еще до того, как стемнело, впереди показался постоялый двор, стоявший у перекрестка. Мы прибыли туда уже в темно-синих сумерках, под стрекот первых ночных цикад; в некоторых окнах теплились огни, а из трапезной неслись низкие пьяные голоса, старательно, но неумело выводившие какую-то жалостную песню. К нам, топая большими не по размеру сапогами, подбежал мальчишка-конюх, готовый принять на себя заботу о Верном; следом, неторопливо вытирая руки полотенцем, вышел на крыльцо дородный мужчина в фартуке – не то сам хозяин, не то его важно державшийся подручный. Я договорился о комнате и, неприязненно прислушавшись к любительскому хору, велел подать ужин в номер.
В комнате, оказавшейся достаточно приличной для такого рода заведения (и даже пьяные голоса сюда не доносились), я поставил на стол оставленную нашим провожатым зажженную свечу в подсвечнике и, достав мыло, попросил Эвьет полить мне на руки из кувшина. Зажурчала вода, стекая в таз. Легкая саднящая боль в первый миг даже не привлекла моего внимания. Затем я чертыхнулся.
– В чем дело? – девочка посмотрела на меня, затем на мои мокрые руки. Я тоже смотрел на них. Точнее, на тонкую красную линию, протянувшуюся по тыльной стороне правой кисти.
– Это же просто царапина, – удивилась Эвелина, проследив направление моего взгляда.
– Да, поэтому я и не заметил ее сразу… Вся проблема в том, от кого я ее получил. Ты же помнишь этих типов! От них можно было подцепить любую заразу.
– 'Промыть рану большим количеством воды и, в случае сомнений, прижечь ее', – процитировала Эвьет то, чему я ее учил. – Может, еще не поздно?
– Поздно, – покачал головой я. – Та дрянь, что была у него под ногтями, уже в моей крови. Что еще вы можете порекомендовать, коллега?
– Ммм… экстракт из корня тысячелистника?
– Верно. Из того, что у меня имеется при себе, это, пожалуй, лучший вариант. Будем надеяться, этого хватит, и завтра я не проснусь, покрытый язвами.
Утро и впрямь не принесло никаких неприятных открытий. Позавтракав и расспросив слугу о прошедшем здесь недавно войске и о дороге, мы выехали в путь. По всему выходило, что мы, выстроив маршрут через несколько окрестных деревенек, благополучно объедем стороной Ра-де-Ро и вновь выберемся на хороший тракт, где и нагоним Рануара уже этим вечером. Ну или, если граф гонит свою пехоту ускоренным маршем, на следующий день.
Небо, к радости путешественников и несчастью опять тщетно ждущих дождя крестьян, в очередной раз было совершенно ясным, без единого облачка, и солнце светило вовсю, припекая даже в утренние часы. Ветра не было, и, за исключением наяривавших в траве кузнечиков, ничто не нарушало тишины. В этой атмосфере мира и покоя легко было забыть, что мы едем по следам армии, направляющейся для участия в жестокой, возможно – решающей битве. Даже селения, мимо которых мы проезжали, не производили такого удручающего впечатления, как обычно. Чаще всего ехать следом за войском, даже движущимся по собственной территории – удовольствие сомнительное: деревни обчищены как интендантскими командами, так и 'частной инициативой' отдельных солдат, и у угрюмых и озлобленных жителей невозможно раздобыть ни еду, ни информацию. Однако на сей раз войско двигалось под личным командованием графа по графским же землям, и он, очевидно, следил, чтобы крестьянам не чинилось лишнего разора. В самом деле, глупо отбирать корм у овец, которых сам же стрижешь – правда, большинство представителей правящего сословия не в состоянии понять даже это.
К полудню мы добрались до малоприметной каменистой тропки, о которой узнали на постоялом дворе, и свернули по ней к северу, окончательно оставив реку позади. Солнце к этому времени разошлось вовсю – я люблю тепло и прекрасно переношу жару, но тут уже даже я счел, что это чересчур. Приходилось то и дело утирать пот и прикладываться к фляге, которая в результате быстро опустела. Я уже не чувствовал себя в силах что-либо рассказывать своей спутнице пересохшим ртом и не мог дождаться, когда мы доберемся до очередного колодца или речки. Эвьет, правда, ни на что не жаловалась, но просить у нее поделиться содержимым ее фляги я счел ниже своего достоинства. Справа от дороги показался пруд; я радостно спешился, но, пройдя сквозь высокие сухие камыши, обнаружил, что пруд сильно обмелел, и вода в нем цветущая и мутная. Пить ее я, конечно, не рискнул – только умылся, но и это не принесло особого облегчения, ибо вода оказалась теплой и к тому же пахла тиной и мокрой грязью. Пришлось ехать дальше, вглядываясь в дрожащее над землей марево; вдали уже зыбко маячили вершины холмов, и было в размытой неустойчивости их очертаний нечто тошнотворное; вблизи белая пыль на сухом растрескавшемся грунте казалась нестерпимо яркой под слепящими лучами солнца, и я невольно прикрывал глаза. Как назло, по- прежнему не было ни ветерка, способного принести хоть какую-то свежесть – а впрочем, возможно, он не принес бы ничего, кроме горячей пыли. Казалось, что от вездесущей жары кровь загустела в жилах и тяжело, словно ртуть, бьется в висках.
Наконец в знойной дымке обозначились нечеткие силуэты сельских домиков. Я нетерпеливо пришпорил Верного. 'Тебе тоже, небось, не в радость бежать по этой жаре, – подумал я, – зато быстрее напьешься.'
– Дольф, куда мы так несемся? – спросила Эвьет.
– Пить, – коротко ответил я.
Вскоре мы уже были у колодца. Я спрыгнул на землю; виски отозвались пульсирующей болью. Вытянув ведро ледяной воды, я пил, пока от холода не заломило зубы, а затем вылил все, что оставалось в ведре, себе на голову. Стало немного легче. Я столкнул ведро вниз и вытащил его по второму разу, чтобы наполнить наши фляги и поилку для Верного.
Корчмы в сельце не оказалось, но я почувствовал, что из-за этой жары у меня совершенно нет аппетита. Меня манила скамейка в тени под развесистым платаном в конце деревенской улицы. Я сунул Эвелине, не считая, пригоршню хеллеров: 'Купи себе что-нибудь поесть, а я пока отдохну'. Я растянулся на лавке в полный рост, не особо заботясь, что об этом подумают местные – а почему бы благородному господину с мечом и не прилечь там, где он пожелает? – но, не успел я блаженно закрыть глаза, как меня принялась тормошить Эвьет.
– Ну я же сказал, поешь пока… – сонно пробормотал я.
– Так я уже. Винограду хочешь?
– Давай, – я разлепил веки. Сочные ягоды были единственным провиантом, способным меня заинтересовать. Эвелина протянула мне тугую черно-фиолетовую гроздь.
– Ладно, поехали дальше, – резюмировал я, покончив с последней ягодой, и рывком поднялся на ноги (чего, признаться, делать мне совершенно не хотелось). В тот же миг солнце погасло, погрузив мир в непроницаемую черноту. О ч-черт…
– Дольф? – раздался из мрака обеспокоенный голос Эвьет. – С тобой все в порядке?
– Ничего страшного… – на ногах я стоял твердо, это самое главное. – Отток крови от головы, бывает, если долго лежать на жаре, а потом резко встать… – тьма растаяла, вернув миру краски. Болезненно-яркие и контрастные краски слепящего дня. Скорей бы уже вечер! – Пошли.
Вернувшаяся кровь принесла тяжесть и пульсирующую боль в виски и затылок. Проклятье, похоже, мне все-таки напекло голову. Ну ладно, не останавливаться же из-за этого, тем более, что мы уже, небось, почти нагнали графа. И хотя я вовсе не в восторге от перспектив его встречи с Эвелиной, но… но… Я потерял мысль. Ладно, пик зноя уже прошел, теперь будет легче. А девочка держится молодцом, несмотря на это жуткое пекло…
Вновь умывшись колодезной водой, я взобрался в седло и привычно помог влезть Эвелине. Мы выехали из села и продолжили путь на северо-запад. Жара, однако, не спадала. Солнце словно приклеилось к небу или, скорее, вплавилось в него. Ох, слышал бы мой учитель, что за безграмотные ассоциации приходят мне
