мчались прочь, и огнебойная сотня, перезарядившись, присоединилась к своим вооруженным копьями товарищам. Огнебойцы ехали вдоль копошившихся на земле рыцарей, хладнокровно расстреливая их в упор. Некоторые из обреченных пытались прикрыться щитами, другие вскакивали с мечом в руке, надеясь все же нанести последний удар врагу, третьи молили о пощаде; конец для всех был один. Ришард распорядился не брать пленных; ему было попросту некуда их девать. Исключение было велено сделать лишь для Карла, если его удастся захватить живым.
Менее чем за полчаса цвет грифонского рыцарства прекратил свое существование.
Меж тем, как только обращенные в бегство бойцы легкой кавалерии Карла доскакали до своих, в грифонском стане вспыхнула неизбежная паника. Теперь уже вся уцелевшая конница, не слушая команд, расталкивая и топча собственных стрелков, ломанулась к мосту, тут же образовав мощный затор. Почти сразу же у моста снесли перила; люди и лошади, напирая друг на друга, то и дело валились в реку с обеих сторон. Кто-то без зазрения совести рубил своих, пытаясь расчистить себе путь к спасению; кто-то, совсем обезумев от страха, кидался в ледяную воду вплавь или же гнал туда коня, в надежде, видимо, что животное сумеет переплыть реку даже в такую погоду – однако, если каким-то лошадям это и удавалось, выбраться на ломкий лед у противоположного берега ни они, ни их всадники уже не могли.
Однако Ришард не собирался позволять врагу даже такое бегство. Поэтому боевые повозки уже мчались вперед, а за ними с дальнобоями наперевес бежали оставшиеся при оружии стрелки. Впрочем, не все грифонские лучники и арбалетчики думали лишь о том, как добраться до моста (тем более что у них было мало шансов составить конкуренцию собственной кавалерии); довольно много нашлось тех, кто пытался отстреливаться от наступающих врагов, некоторые даже организованно. Однако, едва первые стрелы, выпущенные самыми нетерпеливыми, вонзились в землю, дальнобойцы остановились и принялись спокойно расстреливать противника с безопасного расстояния. Меткость на такой дистанции, правда, оставляла желать лучшего (хотя каждый залп все равно оставлял на земле новые трупы), поэтому боевые повозки выдвинулись ближе и принялись быстро разъезжать вдоль берега туда-сюда, ведя огонь то одним, то другим бортом. Довольно быстро, однако, стрелами были убиты обе лошади одной из повозок, затем – один конь еще одной; однако, даже потеряв мобильность, повозки продолжали стрелять и сеять смерть. Стрелы утыкали их борта, но не могли проникнуть внутрь, а предпринять решительную контратаку с целью их захвата грифонцы так и не отважились (возможно, потому, что не знали, что внутри лишь по двое стрелков и одному возничему с коротким мечом).
Затем к реке подоспела уже покончившая с рыцарями кавалерия, пресекая отчаянные попытки грифонцев разбежаться вдоль берега. Многие стрелки Карла уже израсходовали к этому времени весь свой боезапас (и, в отличие от обычных боев, не могли пополнить его стрелами, прилетевшими со стороны противника), либо же просто бросили оружие от отчаянья и бежали, куда глаза глядят; их настигали и рубили мечами и топорами. Огнебойная сотня выехала прямиком к мосту и, спокойно встав на месте, стреляла в еще толкавшееся там месиво людских и конских тел; после того, как туда же подъехали две повозки, попытки прорыва на мост прекратились, ибо это означало верную смерть. За какую-нибудь пару минут мост по всей длине был завален трупами; даже мне издали было видно, как покраснела вытекающая из-под него вода. Огнебойцы поскакали прямо по мертвым телам на тот берег, преследуя тех, кто успел уйти.
Оставшимся на нашем берегу конным и пешим грифонцам было приказано бросить оружие и сдаться. Никто из них не посмел ослушаться. Победители радостно разбирали трофейных коней. Ришард, коротко махнув рукой своей свите, спустился с гребня и неторопливо поехал по полю. Для него было едва ли не в новинку пронаблюдать все сражение с безопасного расстояния; в прежние времена он обычно сам вел в бой рыцарскую кавалерию, каковая теперь у нас попросту отсутствовала. Я последовал за ним.
Герцог остановился неподалеку от моста, даже на фоне общей панорамы бойни представлявшего собой малоаппетитное зрелище после того, как по трупам прогарцевали четыре сотни копыт с шипованными по зимнему времени подковами.
– Прикажите убрать этот фарш, – брезгливо махнул рукой Ришард одному из сопровождавших его офицеров и тут же обернулся к подскакавшему с докладом другому. Тот бодро отчитался о том, что мы и так уже видели.
– Карл? – коротко спросил Йорлинг.
– Пока ищут, милорд. Судя по всему, он ушел на тот берег одним из первых. Воспрепятствовать этому на тот момент еще не было возможности…
Ришард нетерпеливым жестом пресек оправдания.
– Наши потери?
– Один стрелок, милорд. Шальная стрела залетела в бойницу повозки, той, что осталась без коней. Не повезло парню – это была, похоже, одна из последних стрел, выпущенных в этом бою.
– А, та повозка, чей экипаж, несмотря на потерю лошадей, не покинул ее и продолжал стрелять? Героическая смерть. Распорядитесь назначить от моего имени пенсию его семье. Дюжину… нет, даже пятнадцать золотых.
– В год, милорд?
– Ну не в месяц же! И по кроне единовременно двум выжившим.
– Да, милорд.
Меж тем пленным было велено снять с себя и сложить в кучи сперва доспехи, затем одежду. Нетрудно было догадаться, что за этим последует. Тем не менее, они покорно повиновались, даже когда их, раздетых и босых, выстроили вдоль берега реки прямо на льду. Меня всегда удивляла эта безропотность, с какой обреченные выполняют указания палачей. Уж, казалось бы, когда исход очевиден, вариант поведения ровно один – драться до последнего, если не прихватить врага с собой, так хоть пару синяков ему поставить, хоть зубами его за лодыжку тяпнуть, когда повалят и поволокут по земле, хоть заставить его пропотеть на морозе… Но – нет. Идут, как бараны на бойню, причем и простолюдины, и аристократы. И более того – почитают это чуть ли не доблестью, а о том, кто перед казнью все же сопротивляется, скажут, что он вел себя трусливо и недостойно. Нет, воистину, люди и логика – это два несовместимых понятия.
Ришард повернулся в седле и вдруг заметил меня.
– А, Бертольд, – он вновь широко улыбнулся. – Как видите, ваше изобретение показало себя превосходно. Признаюсь, результат оказался даже лучше, чем я ожидал. Если бы не нелепая случайность, мы бы вообще не понесли никаких потерь. Вы не только оказали неоценимую услугу Империи, но и спасли сегодня множество жизней… Впрочем, это ведь только говорится – 'неоценимую'. На самом деле все имеет свою цену, не так ли? И можете не сомневаться – после нашей окончательной победы ваши заслуги будут вознаграждены по достоинству.
– Благодарю, милорд, – наклонил голову я, – но могу я обратиться к вам с небольшой просьбой прямо сейчас?
– Разумеется, – улыбка Ришарда стала чуть-чуть напряженнее, – но вы понимаете, что трудности походного положения ограничивают мои возможности…
– Я всего лишь хотел попросить вас проявить милосердие, – перебил я без пяти минут императора.
Ришард нахмурился.
– Нет, Бертольд. Я не милую изменников. Да и потом, вы знаете, чем они займутся, если их отпустить? Первым делом – ограбят соседние деревни. Мне не нужны банды в моей Империи.
– Прошу прощения, милорд, вы меня не так поняли. Я не собираюсь вступаться за грифонцев. Я хорошо видел, что творят такие, как они, – 'независимо от цвета знамени', добавил я мысленно. – Я имел в виду лошадей. Ваши солдаты добили рыцарей, но многие раненые лошади до сих пор живы, – действительно, и до того места, где мы стояли, периодически доносилось жалобное ржание. – Велите вашим людям избавить их от мук.
– А, – лицо герцога прояснилось, – конечно, вы правы. Благородные животные не виноваты и не должны страдать. Я распоряжусь.
– Ваша светлость! – громко позвал высокий голос откуда-то снизу. На сей раз к главнокомандующему обращался не всадник, а пехотинец, что случается нечасто и считается практически дерзостью. Но это был не обычный пехотинец. Это была молодая женщина, командовавшая зондербатальоном. Я не знал
