не окованные, не обтянутые и не украшенные, но вполне пригодные для того, чтобы защитить от стрел самих щитоносцев и, главное, тех, кого они прикрывали. Щиты закрывали всю группу по периметру и сверху, почти не оставляя шансов шальной стреле поразить цель. Под этим колышущимся деревянным панцирем защитники замка, очевидно, не могли видеть тех, кто составлял вторую половину группы. Эти люди, шагавшие между щитоносцами, несли каждый по металлическому бочонку с деревянной крышкой.
Группа, не прельщаясь воротами и охранявшими их бастионами, направлялась к южной стене, а точнее, как вскоре стало ясно – к юго-западной башне Греффенваля, возвышавшейся уже практически над пропастью. По мере ее приближения сперва из бойниц стены, а затем и из самой башни смертоносным ливнем хлынули стрелы. Даже с расстояния в три сотни ярдов было слышно, как они барабанят по щитам. Деревянная черепаха с каждым мгновением становилась все больше похожей на ежа, но продолжала ползти вверх и вперед. С такого расстояния мне уже не было видно подробностей, но, кажется, несколько раз возникали заминки, вызванные, вероятно, тем, что пробивавшие доски стрелы все-таки клевали в руку кого-то из щитоносцев (хотя те были в латных перчатках и наручах). Но, тем не менее, группа продолжала двигаться, как единый организм, не оставив позади никого из своих.
Наконец 'черепаха' добралась до того места, где граненая башня выступала из стены. Наступал самый ответственный момент. Здесь бойцы оказывались в пределах досягаемости для смолы и кипятка сверху. Щиты, в принципе, могли защитить их и от этой напасти, но для этого надо было держать их очень плотно и твердо, образуя своеобразную крышу со скатами. На тренировках бойцы проделывали это, но там их не поливали раскаленным варом по-настоящему… За содержимое бочонков я не слишком опасался: они были закупорены надежно и, даже будучи целиком погруженными под воду, сохранили бы начинку сухой. Но бочонки еще надо правильно уложить и поджечь фитили, а если 'черепаха' распадется раньше времени, и начнется паника и бегство…
В первые минуты, впрочем, ничего не происходило; защитники, видя, что у копошащихся внизу врагов нет никаких осадно-штурмовых приспособлений, должно быть, не спешили тратить смолу и кипяток – для того, чтобы нагреть новый котел, нужно немало времени. Но, когда я уже почти поверил, что подрывникам дадут спокойно сделать свое дело, из желобов башни и стены все же хлынули окутанные паром струи. Светлые – значит, кипяток. Он не такой тяжелый, как смола, не облепляет свою жертву и быстрее остывает, но в то же время от него труднее укрыться, брызги и струйки проникнут в самую малую щель…
Тут же донесшиеся от стены вопли подтвердили мою мысль. Щиты задергались, заметались, сталкиваясь и треща. Ободренные эффектом, грифонцы опорожнили вниз еще один котел кипятка. На какой-то момент в клубах пара трудно стало что-то разглядеть, и я не мог понять, звучат ли новые крики, или после первой атаки йорлингистам все же удалось закрыть щели в 'крыше', и вопят лишь те, кого обожгло в прошлый раз. А затем… затем я увидел бывших щитоносцев и носильщиков, бегущих врассыпную прочь от замка, вниз по склону. Тяжелые щиты остались свалены там, где южная стена Греффенваля сходилась тупым углом со стеной башни. Под ними, по идее, должны были быть уложены бочонки с порошком. И уложены не абы как и даже не просто деревянными крышками к вершине угла – перед началом похода я провел не один час над чертежами Греффенваля (разумеется, неполными и неточными, но иных не было), рассчитывая оптимальную конфигурацию зарядов. Так, чтобы энергия взрыва тысячи фунтов порошка не рассеивалась впустую, чтобы взрывная волна, начавшись с заднего ряда бочонков, устремилась вперед, стремительно усиливаясь между сходящимися клином стенами, уплотняя и впечатывая в этот клин передние бочонки за ничтожно малый миг до того, как те тоже взорвутся…
И вот теперь я не знал, что наблюдаю – паническое бегство или же плановое отступление после выполненной задачи. С такого расстояния я, разумеется, не мог видеть горящие фитили (к тому же они должны были быть прикрыты щитами). Бежать же подрывникам в любом случае следовало во все лопатки; летевшие им в спины стрелы уже пожали свой первый урожай. Но, если задание все же было выполнено, для быстрого бегства имелась и более веская причина: фитили были короткими. Нам необходимо было свести к минимуму риск, что грифонцам все же удастся их затушить.
По правде говоря, я не был уверен, что длины фитилей хватит, чтобы подрывники успели отбежать на безопасное расстояние. Я попросту не знал, какое расстояние является безопасным. Мы с учителем никогда не экспериментировали с хотя бы отдаленно сопоставимым количеством порошка, а мои прикидки на основании куда более скромных опытов могли оказаться ошибочными. Но, во всяком случае, я честно сообщил герцогу цифры, которые следовали из этих прикидок. Не стал занижать их, чтобы повысить шансы на успех операции – но не стал и завышать, чтобы повысить шансы на спасение исполнителей. Не распорядился ли Ришард урезать фитили меньше заявленного мною минимума, я не знал. Но полководцу, даже если он может позволить себе некоторые потери, не выгодно, когда его солдаты гибнут от собственного оружия. Это сильно вредит боевому духу всей армии – особенно учитывая, что порошок и огнебои и без того вызывали у многих, не вошедших в число стрелков, мягко говоря, настороженное отношение.
Все новые бегущие падали, настигнутые стрелами; какому-то парню не повезло еще больше – уже оказавшись почти на пределе досягаемости для стрелков замка, он оступился на бегу и, по-видимому, сломал ногу: теперь он лежал на земле среди камней и дико орал от боли и ужаса. Еще несколько мгновений общего бегства – и он остался единственным живым (или, по крайней мере, подававшим признаки жизни), кого защитники замка еще могли достать стрелой. По нему принялись стрелять, но никак не могли попасть. Я не знал, вызван его ужас этой стрельбой или же пониманием, что сейчас должно произойти.
Почти все уцелевшие уже сбежали с холма, а самые быстроногие из подрывной группы были в считанных ярдах от южного фланга основной армии (вытянувшейся подковой вокруг подножия холма с востока на юг). Герцог и я находились в центре 'подковы', то есть восточнее – все еще слишком далеко, чтобы окликнуть и спросить о результатах. Но уже следующий миг отсек необходимость вопросов.
Желто-оранжевая вспышка разорвала воздух у подножия башни, и чудовищный удар грома сотряс и холм, и землю у нас под ногами, и, казалось, всю равнину до самого горизонта. Гигантский фонтан огня, дыма и пыли взметнулся выше стен Греффенваля, на лету превращаясь в черно-багровые клубы. Плотная горячая волна ударила мне в лицо, немилосердно хлестнув песком и забив в ноздри едкий запах сухой гари; на несколько мгновений я зажмурился, отворачиваясь и сжимая коленями бока испуганно шарахнувшегося Верного. Вокруг ржали кони и кричали люди – кто от страха, кто от восторга. Затем откуда-то слева раздался истошный крик 'Берегись!', и я услышал новые вопли, глухие удары по щитам и звонкие – по доспехам. Обломки, выброшенные взрывом вверх, сыпались с неба. Я, наконец, протер глаза, с опаской глядя сквозь пальцы в сторону замка. Мелкий камешек ударился о мое плечо и отскочил от кожи куртки на спину Верному – я даже ничего не почувствовал; к счастью, до моей позиции долетали лишь самые маленькие осколки. Но на левом фланге, ближе к башне, судя по доносившимся оттуда крикам боли и проклятиям, дела обстояли не так хорошо.
На месте взрыва ничего нельзя было разглядеть – в воздухе висело густое серо-белесое облако, скрывавшее и башню, и прилегавшую к ней часть стены. Слышно было, как что-то падает и сыплется; с каждым каскадом таких звуков от основания облака по земле расползались новые клубы пыли. Но вот, наконец, пыль осела и дым развеялся.
В стене одной из самых мощных и неприступных крепостей, когда-либо построенных за всю историю Империи, зиял широченный пролом по всей высоте. Двадцать пять ярдов стены в той ее части, что примыкала к башне, попросту рухнули, обратившись в бесформенную груду каменных обломков. Кто-то рядом восхищенно выругался самыми грязными словами, и я не уверен, что это был простой солдат. Но оказалось, что это еще не все. Юго-западная башня кренилась в сторону обрыва – сперва медленно, затем все быстрее, словно подсеченное лесорубом дерево. По ее стенам бежали трещины, из кладки вываливались камни… Затем ее основание, уже черневшее проломами, словно сложилось, проваливаясь внутрь себя, и почти сорокоярдовая башня, махнув на прощание грифонским флагом на верхней площадке, с грохотом обрушилась в пропасть. На фоне этого величественного зрелища донесшиеся до нас вопли тех, кто падал вместе с ней, казались каким-то неуместным писком. Над обрывом поднялись новые тяжелые клубы седой пыли, столь непривычной зимней порой.
Не успели зрители прийти в себя от этой картины, как Йорлинг вновь махнул рукой, и тут же громко протрубил рог. К образовавшейся бреши устремились основные силы: впереди – сотня огнебойцев, за ними
