понял я. Что ж, планам Йорлинга это действительно вполне отвечало, а вот моим… Карл, судя по поведению его бойцов, до сих пор все-таки не догадывался, что за сила находится в руках Ришарда. Но теперь он узнает это точно. И что он сделает тогда? Не решит ли, что заложница ему больше не нужна, что в любом случае для него уже слишком поздно? Но теперь я был уже бессилен что-либо изменить. Оставалось только ждать развития событий.
Как назло, после битвы темп йорлингистской армии заметно снизился. Теперь Ришард позволил себе обзавестись обозом и нагрузиться трофеями. Его целям это никак не мешало: если Карл использует лишнюю пару дней, чтобы собрать больше уцелевших сторонников в своем замке, это лишь повторит ситуацию Лемьежа. Мне же даже нечем было скрасить тягость ожидания. Час за часом, день за днем тянулось одно и то же: езда по унылой стылой земле, лишившейся веселой летней зелени, но так и не облачившейся в снежную шубу – кругом одни лишь буро-серые цвета, сухие былинки, дрожащие на холодном ветру, жирная грязь, оттаивающая к полудню и размякающая под копытами, нищие села, мимо которых мы проезжали и в которых ночевали (суточный график теперь тоже вернулся к обычному), угрюмые лица крестьян, вынужденных оказывать гостеприимство врагам… Казалось, что поход, протекающий в таких условиях, заведомо обречен на неудачу – хотя, конечно, это была чушь, и я повторял себе, что это чушь.
Наконец, спустя пять дней после битвы, не встретив за время пути никакого более сопротивления, мы подошли к стенам Греффенваля.
На востоке громоздились тяжелые тучи, но небо на западе было ясным; неяркое солнце, подобное золотой имперской кроне, катилось к закату. Днем было почти тепло (насколько это слово применимо к началу декабря), но к вечеру слегка подморозило; однако снег в этих краях, судя по всему, еще ни разу не выпадал с прошлой зимы (хотя в Норенштайне, наверное, давно уже мели метели), так что местность хранила все тот же тоскливый облик поздней осени. Замок высился перед нами на крутом каменистом холме, опоясанном одиночным витком дороги; на самом деле крепостные стены были сложены из камней темно-серого цвета, но на фоне светлого вечернего неба Греффенваль и впрямь казался совсем черным. Мы знали, что с западной стороны холм прямо от подножья замка срезан вертикальным обрывом высотой в добрых сорок ярдов (что составляло больше половины высоты самого холма); попытка штурма оттуда была невозможна. Подходы к северным, южным и восточным стенам стерегли два могучих граненых бастиона, вынесенных несколько вниз по склонам на северо- и юго-восток; толстые отрезки стен с проложенными внутри коридорами соединяли их с основной крепостью. Единственные ворота находились на востоке, в башне-недомерке, достигавшей в высоту лишь трети стены, зато отличавшейся отменной толщиной. Сразу за воротами, как нам было известно, начинался извилистый коридор длиной в добрые двадцать ярдов с опускными решетками через каждые три ярда, бойницами в стенах на разной высоте, дабы в упор бить штурмующих копьями и стрелами, дырами в высоком потолке для горячей смолы и кипятка и даже специальными отверстиями, позволяющими быстро заполнить коридор густым едким дымом. Говорили – хотя неоспоримых доказательств тому и не было – что и это еще не все, что плиты пола в коридоре могут опрокидываться и сбрасывать непрошенных гостей на стальные колья несколькими ярдами ниже. Такова была единственная дорога в замок понизу; толщина стен исключала надежду за сколь-нибудь реальный срок прошибить их с помощью таранов или метательных орудий, а гранитная основа холма делала невозможным подкоп. Желающим же забраться в Греффенваль через верх предстояло, для начала, построить лестницы длиной минимум в двадцать пять ярдов, а если учесть, что лестница приставляется к стене все-таки под углом, то и еще больше (о том, чтобы втащить по крутым склонам осадные башни, не могло быть и речи); потом подняться по этим лестницам мимо нескольких рядов бойниц, откуда в упор лупят стрелы и высовываются рогатины, отталкивающие лестницу от стены, а затем, перебравшись-таки через зубцы, обнаружить, что дальше деваться некуда – проходы со стены в башни перекрываются наглухо, без тарана не прошибешь (а попробуй втащи его на стену), а спускаться с внутренней стороны стены по веревкам значит приземлиться, опять-таки, на стальные колья, торчащие из каменных плит под стеной. Причем спускаться опять-таки мимо бойниц и горизонтальных щелей, имеющихся уже с внутренней стороны. И теперь из этих щелей уже будут высовываться секиры, рубящие веревки…
В общем, Греффенваль справедливо считался неприступным. При всем при этом вокруг на многие мили простиралась абсолютно голая равнина. Все здесь было вырублено по приказу Карла еще в начале войны. Не осталось ни единого дерева, из которого можно было бы сделать таран или лестницу. Ни единого кустика, за которым мог бы прятаться боец или лазутчик… Отапливался замок, кстати, не дровами, а углем, добываемым в карьере неподалеку (по слухам, на случай осады и в самом замке существовал ход, ведущий в штольню, не имеющую других выходов на поверхность). Очевидно, многолетняя угольная копоть, оседая на стенах, также поспособствовала обретению ими нынешнего цвета.
Карл был в замке. Так докладывали агенты Ришарда – впрочем, они уже были введены в заблуждение перед Второй Тагеронской битвой; однако так говорила и элементарная логика. У Лангедарга в сложившейся ситуации было лишь три выхода – не считая капитуляции, разумеется. Либо запереться в своей столице или другом хорошо укрепленном городе – но в городе, при нынешнем состоянии военных и моральных сил грифонцев, слишком велик риск измены, будь то явный бунт или тайно открытые врагу ворота. Либо вообще удариться в бега, нигде не задерживаясь – но Карл был слишком спесив, чтобы пойти на такое. Это означало бы окончательный конец всех его честолюбивых планов. Претендент на престол не прячется по овинам, как беглый холоп; от него отвернутся последние сторонники, и скорее всего в конце концов какие-нибудь простые мужики или собственные охранники повяжут его и выдадут победителю. Наконец, третий вариант – неприступный родовой замок с верным гарнизоном. Горький урок, преподанный грифонцам на Тагеронском поле, ничего в этом смысле не менял – ядрышки огнебоев могли лишь слегка оцарапать древние стены. Столкнувшись с невозможностью как штурма, так и подкупа (не то чтобы в гарнизоне в принципе не могло найтись желающих, но в отличие от ситуации с городом, куда может проникнуть кто угодно, неприятелю было бы более чем затруднительно войти в сношение с ними), противник вынужден будет обложить замок осадой. В зимнее время, среди враждебно настроенной местности, будучи фактически отрезанным от своих земель и имея, в общем-то, небольшую собственную численность… Результат такой осады, особенно с учетом имеющихся в замке запасов, далеко не очевиден. А вот выбор в пользу этого варианта – вполне.
До заката оставалась лишь пара часов, но Ришард, к моей радости, не стал откладывать дело до утра. На холм поскакал герольд под белым флагом. Трижды протрубив в рог перед самыми воротами, он торжественно развернул свиток и громко прочитал обращение Ришарда. Оно было совсем простым: Карлу и его гарнизону предлагалось безоговорочно капитулировать в течение получаса – 'или же столкнуться с карой, ожидающей всех изменников, каковая уже настигла виновных на Тагеронском поле'. Ответ, однако, был получен куда скорее. Когда герольд, не торопясь, вновь сворачивал пергамент, из бойницы над воротами свистнула стрела, вонзившись ему в горло. Посланец Ришарда, конвульсивно хватась за шею, повалился под копыта своего коня, и белый флаг накрыл его.
Не знаю, отдал ли приказ о стрельбе сам Карл, или просто не выдержали нервы у кого-то из стражников, но я был почти благодарен тому, кто это сделал. Лишние полчаса в виду неприятеля… черт его знает, что могло случиться за это время. Но теперь, если Эвьет еще жива, тем, кто в замке, будет не до нее.
Вполне вероятно, что и Ришарду не хотелось ждать, и именно поэтому он не составил свой ультиматум в более дипломатичных тонах. И вот лица старших офицеров выжидательно обратились в сторону главнокомандующего, восседавшего на коне теперь уже в своем полном доспехе (надетом скорее ради торжественности момента, чем ради безопасности). Коротким и жестким движением облаченной в латную перчатку руки, явно рассчитанным на то, чтобы войти в историю, Йорлинг направил своих людей вперед.
Грифонцы, должно быть, в полном недоумении смотрели из своих бойниц на происходившее внизу. Вместо многотысячной армии с приставными лестницами и стенобитными орудиями вверх по холму к стенам неприступной твердыни карабкались лишь несколько десятков человек. И у них вообще не было никакого оружия.
Примерно половину этой группы составляли самые сильные воины Ришарда, чья задача, однако, состояла теперь отнюдь не в том, чтобы размахивать могучими двуручниками и крушить вражескую броню алебардами. В обеих руках они несли огромные деревянные щиты – сколоченные из простых досок, ничем
