котором оценки моего учителя сходились с мнением церкви… И тем не менее – это то, что большинство мужчин хочет постоянно проделывать с женщинами.
– Большинство? – с недоверчивым испугом переспросила Эвьет.
– Увы.
– Но ведь ты – нет?!
– Да, мне это не нужно.
– Слава богу, – с облегчением констатировала Эвелина.
– Скорее, слава здравому смыслу, – уточнил я.
– Да, верно. Никак не отвыкну от этого дурацкого выражения. Так это и есть то, что называют бесчестьем?
– Да, но почему-то лишь тогда, когда речь идет о женщинах. И только если не в браке. Хотя пусть кто- нибудь объяснит мне, как обмен кольцами перед попом и запись в приходской книге может превратить бесчестное дело в честное – притом, что суть совершенно не меняется…
– Но что же женщины? Неужели все терпят и не сопротивляются? Женевьева не могла, их было слишком много. Но не всегда же…
– Не всегда это происходит насильственно. Считается, что женщинам это тоже нравится.
– Считается?
– На самом деле большинству из них поначалу больно и неприятно. Но они убеждают себя, что должны получать от этого удовольствие. И в итоге многие действительно начинают его получать. Мой учитель говорил, что таких около половины. Остальные просто терпят.
– Но зачем?!
– Потому что убеждены, что так надо. Потому что то, что называется любовью, основано именно на этом. Твоя сестра, все время грезившая о кавалерах, в конечном счете грезила именно об этом. И, можно сказать, получила, что хотела – хотя вряд ли оно ей понравилось. Прости, если это звучит жестоко, но это так. Она, конечно, хотела по-другому – не с солдатней, а с прекрасным рыцарем… но, когда люди занимаются этим, и простолюдин, и рыцарь одинаково превращаются в животное. Даже хуже, чем в животное – звери не доходят до такого умопомрачения… К тому же Контрени теперь рыцарь – что изменилось?
– Так, значит, вся эта любовь… все эти бредни, нелепости и безумства, предательство друзей, обман родителей и о чем там еще пишут в книгах… все эти страдания и слезы на пустом месте… все это, в конечном счете – ради вот этого мерзкого дерганья задом?!
– Ну, если не углубляться в анатомические подробности, то да. А если углубляться, то все, право же, еще мерзее.
– Нет, я, конечно, всегда знала, что любовь – это величайшая глупость… с тех самых пор, как услышала первые сказки и баллады на эту тему… но я даже предположить не могла, что – настолько! – возмущению Эвелины не было предела. – А Женевьева-то… Когда я говорила, что она – дура, она отвечала: 'Сама ты глупышка, вот вырастешь – узнаешь…' Ну вот я выросла и узнала! И с еще большим правом повторю то же самое!
Эвьет замолчала на некоторое время и лишь возмущенно-презрительно фыркала. А затем вдруг заговорила другим, сухим и холодным тоном:
– Ну ладно. Допустим, Женевьева сама виновата, что мечтала о всяких гадостях. Но за Эрика и за отца он заплатит сполна. Мне понадобится твоя помощь, Дольф. Я бы пробралась в его дом и справилась одна, если бы хотела просто убить его. Но я не хочу, чтобы он умер во сне, ничего не успев понять.
Ну вот. Я знал, что проблемы только начинаются.
– А ты уверена, что это именно он? – спросил я вслух.
– Абсолютно. Я эту рожу и эти двухцветные волосы никогда не забуду. Тогда, правда, у него борода была. Это теперь он бреется, аристократа из себя корчит…
– Но ты говорила, те были пехотинцы, а этот кавалерист.
– Это он теперь кавалерист! Как же, в рыцари пожаловали… Ездить верхом он, небось, и раньше умел, только денег на коня и снаряжение не было. А теперь награбил по таким замкам, как мой… Я уж приглядывалась, не из нашей ли конюшни его лошадь. У нас были похожие, но вроде бы не точно такие. Ну да неважно – не у нас, так у других, не сам отнял, так купил на отнятые деньги…
– Это он командовал теми солдатами?
– Нет, ну то есть не всеми. Он чем-то вроде десятника был, не выше. А всем распоряжался другой, чернявый такой. Но какое это имеет значение?! Он убил моего папу и моего любимого брата. Грабил и жег мой замок. И он бесчестил Женевьеву, будь она хоть трижды дурой. Он должен умереть, и его смерть не должна быть легкой.
– Он спас нам жизнь, – напомнил я.
– Только потому, что считает нас грифонцами!
– Когда он и его люди примчались на наши крики, он этого не знал. Ты ведь сказала ему, что мы Гринарды, уже после того, как они разделались с мародерами?
– Ну и что? Он видел, что на нас напали компленцы, а Комплен – львиный город. Значит, мы – враги Льва, значит – кто?
– Угу. Ты рассуждала в той же порочной логике, когда поначалу сочла мародеров нашими друзьями.
– Я уже признала свою ошибку. Но речь не обо мне, а о Контрени. Я не пойму, ты что, хочешь сказать, что он не заслуживает смерти?!
– Заслуживает, – вздохнул я, – как и очень многие другие. Но это не так просто сделать. Перед его домом часовой, на улице тоже караулы…
– Едва ли эти вояки представляют, что такое подкрадываться к добыче в лесу, – презрительно ответила Эвьет. – У зверей-то чутье куда лучше, чем у человека. Я смогу пробраться незамеченной.
– А вот за себя я не поручусь.
– Все равно, они нас знают. Если мы скажем, что у нас срочное и секретное дело…
– Даже если часовой и пропустит нас к своему командиру, то уж наверняка прежде его разбудит и заручится его согласием. И как ты себе представляешь дальнейшее? Мы входим, Контрени если и не успел нацепить оружие и доспехи, то, во всяком случае, готов к неприятностям, ибо просто так командира военного отряда среди ночи не будят. И мы набрасываемся на него, ты затыкаешь ему рот, я вяжу ему руки – или наоборот? Он достаточно силен физически, если ты не заметила. Сильнее не только тебя, но и меня. А нам еще нужно сделать все быстро и бесшумно…
– А у тебя нет какого-нибудь снадобья, которое его вырубит?
– Есть. Но оно действует не мгновенно. И ты же не ждешь, что он сам захочет его выпить?
– Надо было подмешать ему в вино за ужином. Но тогда у меня просто не было времени обсудить это с тобой…
– Мой учитель говорил, что на свете нет ничего бесполезнее упущенной возможности. Да и это, кстати, было бы не так просто. Я не помню, чтобы он оставлял свою кружку без присмотра.
– Ну что ж. Значит, придется подождать до следующего ужина. Человека всегда можно отвлечь.
– Эвьет. Помнишь, ты говорила, что не собираешься тратить время и силы на сведение счетов с исполнителями?
– Да. Я не собираюсь гоняться за ними по всей Империи. Но уж если кто-то из них сам идет мне в руки… Слушай, Дольф, скажи честно. Ты что – не хочешь мне помогать?
– Эвьет, я очень тебе сочувствую. Но вспомни, о чем мы договорились. Я обещал учить тебя тому, что знаю. А вовсе не рисковать собственной жизнью ради твоих планов мести.
Девочка долго молчала, и я уже подумал, что теперь мне будет непросто вернуть ее расположение.
– Ты прав, Дольф, – вздохнула она наконец. – Это не твоя война.
Она молчала еще некоторое время, а потом загоровила вновь:
– Знаешь, мы с тобой уже столько знакомы…
– Шесть дней, – с усмешкой уточнил я.
– Да? А ведь и правда… А кажется, что уже гораздо больше. Это, наверное, потому, что ты за это время рассказал мне так много интересного… но почти ничего – о самом себе, – она выжидательно
