замолчала.
Я тоже хранил безмолвие. Стрекотал сверчок. И еще что-то негромко шуршало и постукивало – кажется, ночной мотылек бился об окно.
– Ну что ты молчишь? – потеряла терпение Эвьет.
– Ты не задала никакого вопроса.
– Ну хотя бы… где твой дом?
– Его сожгли, – просто ответил я.
– Лангедаргцы? – с готовностью подхватила она.
– Нет.
– Йорлингисты? – я не видел этого в темноте, но был уверен, что она нахмурилась.
– Нет.
– Тогда кто?
– Просто люди.
Снова повисла пауза.
– Дольф, ты не хочешь рассказать мне все с самого начала? – спросила Эвьет, не дождавшись продолжения.
– За этим лучше к церковникам, – зевнул я. – Уж они все точно знают. Сначала бог сотворил небо и землю и как там дальше…
– Я серьезно! – обиделась Эвелина.
– Тогда серьезный ответ – нет, не хочу.
– Почему?
– Это довольно грустная история.
– Знаешь, Дольф… – вздохнула она, – моя история тоже не из веселых. Но когда я рассказала ее тебе, мне стало легче, правда. Хотя тогда я даже совсем тебя не знала. Может быть, и тебе будет легче, если ты все расскажешь?
А почему бы, в самом деле, и нет. Если это отвлечет ее от мыслей о мести – уже хорошо.
– Ну ладно, – решился я. – Сначала, говоришь? О начале у меня как раз слишком смутные сведения. Своих родителей я не знаю. Подозреваю, что они и сами фактически не знали друг друга. Я родился на улице. То есть я, конечно, не могу этого помнить. Но есть у меня подспудная уверенность, что я появился на свет прямо на улице, где-нибудь под забором, на безымянной улочке трущобного квартала. Было это в вольном городе Виддене – это довольно далеко отсюда… Моя мать, наверное, вскоре умерла, а может быть, просто бросила меня, как лишнюю обузу. Кто-то, очевидно, все же подкармливал меня, раз я не умер, но я ничего об этом не помню. Мое первое воспоминание относится, должно быть, годам к трем или четырем. Я голоден, но это мне не внове, потому что я голоден всегда. Однако на сей раз я чувствую умопомрачительно вкусный запах, каких не бывает в моих трущобах. Должно быть, я забрел в другую часть города. И я иду на этот запах, иду, кажется, через целый квартал – меня чуть не сшибают колеса повозки, вокруг меня шагают ноги в блестящих сапогах и башмаках с пряжками, одна из них брезгливо отпинывает меня в сторону со своего пути, но я поднимаюсь и иду дальше, пока не упираюсь в высокую дверь. Я не достаю до ручки, но тут кто-то выходит изнутри, едва не сбив меня, и я проскакиваю в щель. Вокруг пахнет так, что мне кажется, будто я попал в рай. Хотя рай – это, наверное, уже более поздняя ассоциация, тогда я вряд ли знал это слово… Запах не один, их много, они сочатся с высоких полок, один вкуснее другого. Но путь к ним преграждает огромный жирный человек. Он делает шаг ко мне. Его брюхо нависает надо мной, словно набрякшая грозовая туча, застя потолок. За этим брюхом я даже не вижу снизу его лица. Но я протягиваю руку и говорю, как меня учили (кто учил? уже не помню): 'Добрый господин, подайте немножко покушать!' В ответ оттуда, из-за брюха, словно небесный гром или глас самогО разгневанного бога, раздается рев: 'Пошел прочь, грязный попрошайка, пока я не спустил собаку!!!' Этот голос наполняет меня таким ужасом – даже не слова, а голос как таковой – что я, не помня себя, бегу прочь, с легкостью вышибая тяжелую дверь – она открывалась наружу – и мчусь дальше по улице, вглубь незнакомого района, пока не падаю, поскользнувшись на какой-то грязи и расшибая себе лоб о булыжник… Можно сказать, что таково мое первое впечатление от этого мира. Нет, конечно, не все были, как тот лавочник. Кто-то что-то подавал, что-то я сам находил среди мусора, дотянув, таким образом, лет до шести или семи – я ведь так и не знаю точно своего возраста. Словом, до того времени, когда рост уже позволял мне стянуть какую-нибудь еду с прилавка. Это было куда выгодней, чем просить – хотя, конечно, и куда опаснее. Из лавок таких, как я, разумеется, прогоняли сразу – а вот рыночная площадь, особенно при большом скоплении народа, предоставляла шанс. Но, если бы меня поймали, избили бы до полусмерти – а то и не до 'полу-'. Много ли ребенку надо? Один хороший удар подкованным сапогом, особенно если по голове упавшему… Один раз я видел, как такое случилось с таким же воришкой. Они не сразу поняли, что он уже мертв, и все продолжали его пинать. Потом разошлись, сплевывая и ругаясь, оставив труп на мостовой. Особенно возмущался торговец, ставший жертвой воровства – мальчишка не просто стянул у него гирлянду сосисок, но и успел одну из них надкусить, нанеся тем самым почтенному негоцианту невосполнимый ущерб в целых полтора хеллера… Кстати, это не были голодные годы. Это были времена, которые ныне принято считать золотым веком – царствование последнего императора… Но мне везло. Наверное, потому, что я был очень осторожен и расчетлив. Однако никакое везение не длится вечно. Меня заметили и за мной погнались – целой толпой, как это у людей водится. И, конечно, догнали бы. Но я заметил двоих мальчишек, на пару лет старше меня, подававших мне знаки из переулка. Я помчался туда. Там была щель между домами – такая узкая, что взрослому не протиснуться, да и ребенку-то непросто. Они буквально впихнули меня в эту щель, где я еле мог дышать, а затем криками 'вон он, вон! держи!' направили погоню по ложному следу. Когда опасность миновала, они помогли мне выбраться. А дальше, как водится, объявили, что помощь была не бесплатной, и что, во-первых, я должен отдать им свою добычу, потому что без разрешения промышлял на их территории (это был настоящий медовый пряник размером больше ладони и ценой в шесть хеллеров, один из лучших моих трофеев – правда, они милостиво разрешили мне откусить от него один раз), а во- вторых, отныне я буду работать на них. Разумеется, очень быстро выяснилось, что последнее заявление было явным преувеличением – во главе воровской шайки, членом которой я стал, стояли вовсе не они. Вся шайка состояла из детей не старше двенадцати лет, но главарем у нее был взрослый. Такой неопрятный сутулый старикашка с длинными сальными волосами вокруг плеши. Мы должны были звать его 'мастер'. Он корчил из себя 'мастера воровского цеха', а мы были вроде как ученики и подмастерья, которых он обучает воровским премудростям. В качестве платы за науку мы, естественно, должны были отдавать ему все, что добывали в ходе 'практических занятий' – утаить добычу было невозможно, свои же товарищи тут же донесли бы мастеру – а он, в свою очередь, давал нам еду и кое-что из одежды. У нас было даже несколько довольно дорогих костюмов разного размера, но они не принадлежали никому персонально – это была специальная одежда, чтобы 'работать' в богатых кварталах, не вызывая подозрений, и надевали ее, только отправляясь на такое дело. Мне, правда, в таком пощеголять так и не довелось – и, может, оно и к лучшему: один мальчик как-то порвал рукав такого костюма, так мастер избил его ремнем так, что тот потом неделю не мог сидеть… Надо сказать, организация подобной шайки – дело чертовски выгодное. Маленький ребенок вызывает меньше подозрений, способен пробираться туда, куда взрослому не пролезть чисто физически, ему легче спрятаться, а если его поймают, то даже не посадят в тюрьму – просто отлупят и все, что возьмешь с ребенка? В то время как сам мастер ровно ничем не рисковал – он ведь никогда не выходил на дело, и даже краденое сбывал не сам, а через старших мальчишек, доставлявших товар скупщикам. Хотя, конечно, некогда он изучил воровское ремесло на личном опыте, иначе не смог бы давать уроки нам… Несерьезные кражи еды с рынка мастера, конечно, не интересовали. Более того, нам было строго запрещено рисковать по пустякам – мастер ведь не хотел лишаться своих работников, даже на время, нужное, чтобы оправиться от побоев. Основных направлений деятельности у шайки было два – кражи кошельков и иных ценных вещей у прохожих на улицах и кражи из квартир. В последнем случае были особенно ценны детские габариты, позволяющие пролезть, скажем, через дымоход, или через маленькое оконце. Большие мальчики тут годились хуже, чем мелюзга вроде меня. В то же время доход от удачной операции мог быть просто фантастическим, вплоть до нескольких сотен крон – понятно, конечно, что доставались они мастеру, а исполнителям – в лучшем случае пирожное в качестве премии… Так что ответственность была велика, и посылали 'на квартиры' только самых смышленых из младших, способных, в числе прочего, отыскивать домашние тайники. Я, пройдя соответствующий курс обучения, оказался в их
