«Вот сейчас будет страшно больно, — думает Лиза. — Ведь он ест мое сердце, — она сжимает руки, чтобы сдержать крик боли. Но совсем не больно. Она удивленно смотрит на Андрея, видит, как его белые зубы жуют яблоко. И совсем не больно. — Это не мое сердце. Я просто пьяна. Брось. Не ешь, Андрей».
И Андрей бросает огрызок яблока на ковер.
Николай смеется и пьет. И Кромуэль тоже смеется и пьет. Один Андрей бледный и злой.
Лиза тихо напевает старинную французскую песенку:
«Ecoutez ma chanson, dames et demoiselles. Si vous mangez mon coeur, il vous pousseront des ailes»[130].
Но ведь Андрей съел не ее сердце, а яблоко. Если бы он съел ее сердце, он был бы веселый. Автомобильные гудки за окном снова протяжно зовут: «Ждем, ждем, выходи!» Куда они зовут ее? В Россию? Но ведь она едет. Через два дня, через два дня. Она сжимает руки на груди. Она идет на подвиг. Да, на подвиг. Она героиня, она спасет Россию, она Жанна д’Арк. Ей ангел во сне сказал: «Иди». Она крепче сжимает руки и встает с дивана. Звон в ушах усиливается. Это звонят колокола в Москве. Она чувствует себя такой легкой, бесплотной, счастливой, вот взмахнуть руками — и полетишь на небо. Но в небо лететь нельзя. Она нужна здесь, на земле. Она должна спасти Россию, для этого она и послана на землю.
Она подходит совсем близко к камину. Отчего так жарко? От камина или от огня в груди.
— Я буду и в Петербурге, — доносятся слова Николая.
Петербург… Она оглядывается, смотрит на Андрея, Николая и Кромуэля. Они сидят на диване, они пьют. Кромуэль зажигает спичку. Пламя слабо желтеет в дымном воздухе.
Петербург…
И вдруг Андрей тает, расплывается, вытягивается.
Это уже не Андрей. Это высокая мачта, и на верху ее развевается широкий белый флаг. И уже нет ни комнаты, ни табачного дыма, ни бутылок.
Голубая река, голубое небо, сотни белых, развевающихся на мачтах флагов. Сколько кораблей, сколько флагов, сколько чаек. Нет, это не Петербург. Это Константинополь, это Марсель. Лиза трясет головой.
«Нет, это не Петербург».
Николай стоит посреди комнаты.
— Потом мне придется съездить на несколько дней в Киев, оттуда снова вернуться в Москву…
Он размахивает руками. Андрей смеется.
— Какое большое, какое опасное путешествие. Ты прямо герой.
Николай быстро оглядывается на него.
— Ты что, пьян?
Нисколько. Даже еще выпью, — Андрей наливает себе вина. — И вы выпейте со мной, — он поднимает стакан и чокается с Кромуэлем. — За ваше путешествие, — он смотрит ему прямо в глаза. — За ваше путешествие в ад.
— В ад? — удивленно переспрашивает Кромуэль.
— Ты пьян? — Николай вырывает стакан из руки Андрея. — Не смей больше пить.
— Сам ты пьян, — Андрей удобнее устраивается на диване. Его бледное, злое лицо наклоняется к Кромуэлю. — Конечно, вы едете в ад. Разве Россия теперь не ад?
Лиза смотрит на него. Какой он красивый. Она садится рядом с ним, кладет руку на его плечо.
— Андрей, знаешь…
Но он не слышит ее. Он внимательно смотрит на Кромуэля, на его длинные ноги, далеко протянутые вперед.
— Я боюсь, что чемоданы будут слишком малы, — говорит он по-русски.
Николай трясет его за плечо. Он красный, и губы его дрожат.
— Ты пьян. Замолчи сейчас же. Ты сумасшедший.
— А ты трус. Сам все выдумал, а теперь трусишь.
Лиза широко раскрывает непонимающие глаза.
— Что? О чем вы? Какие чемоданы?
— Ничего, ничего, Лиза, не обращай внимания, — успокаивает Николай. — Андрей пьян. Надо идти спать.
— Спать, — Лиза потягивается. — Уже спать? Было так хорошо.
— Лиза, — строго говорит Николай. — Ты забыла.
Лиза трясет головой.
— Нет, нет, я все помню.
Ну да, она помнит. Послезавтра они едут в Россию.
Она с трудом встает. Какими тяжелыми стали ноги.
— Идите домой, милый Кром. Уже поздно. А завтра для вас трудный день.
Кромуэль уже почти спит. Голова его лежит на подушке. Веки закрыты.
— Пора домой, Кром.
— Да, да, сейчас. Очень весело было. Когда вернемся из России, будем часто…
— Об этом потом. Теперь иди домой.
Николай берет его за руку.
— Спокойной ночи. До свидания.
— До завтра.
Все идут провожать его в прихожую. Пестрый фонарь под потолком неприятно блестит. Все качается, все плывет. Николай помогает Кромуэлю надеть пальто.
— Ты один доберешься? Довести тебя?
Кромуэль благодарно улыбается.
— Спасибо, какой ты добрый. Какие вы все добрые.
Андрей снова громко смеется. Лиза вздрагивает.
— Чему ты?
— Спокойной ночи, — Кромуэль кланяется. — Я отлично дойду сам. Спокойной ночи, Изольда.
Дверь хлопает за ним.
— Ты болван, — зло кричит Николай.
— А ты трус.
— Не ссорьтесь, идите спать.
Лиза поворачивается к лестнице, ставит ногу на ступеньку. В ушах звон, в глазах туман. Ничего понять нельзя. И не надо. Только бы добраться к себе, только бы лечь.
Обыкновенно Лиза мылась у себя наверху. Но после вчерашнего надо было взять ванну. Голова болела, и во рту был отвратительный медный вкус. Лиза морщилась. Нехорошо, нехорошо. Разве можно теперь так пить?
Белая пена хлопьями падала на каменный пол. Пар белым облаком поднимался от горячей воды. Электрическая лампочка на стене тускло желтела, как уличный фонарь в тумане.
Лиза не любила ванную. Она была темная, узкая, без окна, с одной только маленькой дверью, обитой войлоком. Лизе всегда казалось, что это не ванная, а тюремная камера или склеп. И еще казалось, что пахло в ней сыростью, болотом и дохлыми жабами. Хотя откуда тут быть болоту и жабам. Тут было бы удобно своих врагов на цепи держать. Кричи не кричи — никто не услышит.
Лиза накинула халатик, надела домашние, мягкие туфли и вышла в коридор. Надо чай сварить, ведь Даши нет. Из столовой слышались голоса. Коля уже встал, и Андрей тут.
Она хотела войти к ним. Нет, пойду вскипячу им чай, а то они голодны.
Она по коридору побежала на кухню. На плите стояли грязные кастрюли, смятые салфетки валялись на полу.
«Какой разгром, а только день, как нет Даши». Она достала из— за двери хлеб, оставленный утром булочником.
