лицом.
Кровь капала с мертвой заячьей морды.
— Красавец, не правда ли? А какой он вкусный будет с салатом из свеклы.
Лиза вежливо соглашалась.
— Да, красавец. Да, очень вкусный.
Потом надо было мыться и переодеваться к обеду. Лиза надевала свое второе, серое платье. Лесли менял охотничью куртку на пиджак и ждал Лизу в гостиной с ситцевыми креслами и облупившимися стенами.
Лиза входила, гладко причесанная.
Он вставал, целовал ее руку.
— Вы сегодня очень интересны, дорогая, — говорил он официальным тоном.
— Обед подан, — объявлял садовник и распахивал узкую дверь.
На этом роль садовника кончалась.
Лесли вел Лизу к столу. Ей было немного смешно.
Сторожиха, подвязав белый передник, подавала луковый суп.
За обедом разговор велся не об охоте. Об охоте говорили за завтраком.
За обедом говорили о будущей свадьбе, о будущей жизни.
Лесли наливал себе сидр.
— Ведь вы знаете, я капитан шотландских стрелков. Мы пройдем к алтарю под скрещенными саблями моих товарищей однополчан. Это очень торжественно и красиво. Они становятся шеренгой в два ряда, каждый держит в поднятой руке саблю, и сабли скрещиваются.
— Да, это должно быть красиво.
— Еще полгода нам скрываться и прятаться. Знаете, я иногда чувствую себя преступником, укравшим вас. Но чего не сделаешь из-за любви.
Лиза кивнула. Он говорил по-английски, она не все понимала, но это все-таки практика.
После обеда снова переходили в гостиную. Лесли устраивался у камина.
— Немного музыки, пожалуйста, — просил он.
Лиза послушно садилась за старый, расстроенный рояль и пела «All men river»[135], которой он научил ее.
Ее печальный, нежный голос трогательно и легко поднимался под потолок.
Лесли довольно улыбался.
— Отлично, дорогая. У вас совсем негритянский выговор. И как тоскливо вы поете, будто вы на плантациях выросли. Идите сюда, Бетси.
Он сажал ее к себе на колени, целовал ее в затылок.
— Дайте нам пожениться, и вы через год забудете, что были когда-то русской, разучитесь говорить по-своему. Станете совсем англичанкой.
Лиза кивала. Конечно, она уже теперь все забыла. Она уже теперь англичанка.
Он гладил ее по голове.
— Очень хорошо, что вы отращиваете волосы. Это понравится моей матери. Надеюсь, она ничего не будет иметь против нашей свадьбы. Вы такая воспитанная, скромная девочка, вы ей понравитесь. И все- таки, хоть вы русская, но ваш отец был морским офицером, а дед генералом. Не так ли? Да, я надеюсь, моя мать ничего не будет иметь против.
Он наклонился и поцеловал ее в шею; щеки его покраснели, он громко задышал.
— Пересядьте, пожалуйста, на стул, Бетси. Вы меня слишком волнуете, дорогая.
Он закурил сигару. Лиза молча смотрела в камин на догорающие дрова.
— Это у нас должно быть в семье — сбегать и пропадать без вести. Кромуэль сбежал, потом я. Может быть, Кромуэль уже и нашелся. Ведь я не получаю писем. Как вы думаете, Бетси, нашелся он?
Лиза покачала головой.
— Может быть.
Может быть, он и вернулся. Она не знает. Она не думает об этом.
— Если Кромуэль нашелся, он будет шафером на нашей свадьбе.
— Конечно, — согласилась Лиза.
Говорить больше было не о чем. Лесли молча курил, протянув длинные ноги к огню.
Ветер тихо шуршал в саду. Ставни монотонно поскрипывали. Керосиновая лампа под зеленым колпаком освещала комнату бледным светом.
Дрова в камине почти догорели. Синеватое пламя пробегало по красным углям.
Лизе стало слишком жарко.
«Уже можно идти спать», — подумала она, глядя на дверь. Но двигаться было лень. Руки неподвижно лежали на коленях, и глаза, смотревшие на дверь, сонно суживались.
«Завтра будет дождь, — сонно подумала она, — барометр опять упал».
И вдруг дверь бесшумно и медленно отворилась и в комнату медленно и бесшумно вошел Кромуэль.
Он вошел и остановился.
Он был совсем такой, как в последний раз в Париже. На нем был тот же синий пиджак и те же желтые башмаки. Он держал в руке медный подсвечник.
Пламя длинной свечи колыхалось от сквозняка и бросало желтый отсвет на его розовые щеки.
Он, улыбаясь и склонив голову немного на бок, смотрел на Лизу светлыми, веселыми глазами. Губы его зашевелились, будто он хотел сказать что-то. Но он ничего не сказал.
Он только кивнул Лизе и, все так же улыбаясь, повернулся и, держа свечу перед собой, вышел в коридор.
Дверь за ним осталась открытой. Ветер ворвался в комнату.
— Как холодно! — Лесли вздрогнул и обернулся. — Опять эта проклятая дверь.
Он встал и раздраженно захлопнул дверь.
— Какие сквозняки! Того и гляди крышу снесет.
Он нагнулся к Лизе.
— Что вы так смотрите на дверь, Бетси? Отчего вы побледнели?
Лиза перевела глаза на него. Неужели он не видел Кромуэля?
— Что с вами, Бетси? Вы испугались сквозняка?
— Нет, — с трудом выговорила Лиза. — Нет, я не испугалась.
— Идите спать, дорогая. Вы уже спите.
Он зажег приготовленную на камине свечу, длинную белую свечу в медном подсвечнике, совсем такую, как только что держал Кромуэль.
— Идемте, Бетси, я провожу вас.
У ее комнаты он передал ей свечу, как всегда, поцеловал ей руку и, как всегда, сказал:
— Спите спокойно, Бетси. Заприте дверь на ключ и, даже если бы я постучал, не открывайте.
И она ответила то же, что каждый вечер.
— Спокойной ночи, Лесли. Ведь вы все равно не постучите.
Потом вошла к себе, провела рукой по глазам.
«Кром приходил. Значит, правда».
Уже нельзя было сомневаться, не понимать, не додумывать до конца. Все было ясно.
И уже не было перерыва во времени, этих двух бесконечных месяцев, новой английской жизни без воспоминаний.
Время вдруг сдвинулось. Прошлое слилось с настоящим. Это было вчера. Это было сегодня. Она слышала скрип щетки, моющей пол в ванной, видела тяжелые чемоданы.
Как она могла хоть на минуту забыть? Как она могла притворяться, что не помнит?
Она все еще держала свечу в руке, горячий воск капнул ей на пальцы.
«Надо сейчас же вернуться. Надо сейчас же вернуться в Париж».
Она поставила подсвечник на комод и прислушалась. Все было тихо в доме. Лесли, наверно, уже лег.
