— Если что-то или кто-то себя странно ведет, это не значит, что со всем остальным миром тоже что-то обязательно происходит.
Вода слегка замутилась, со дна пошли пузырьки, и через некоторое время картина предстала совсем другая: перед двумя животными стелилась наклонная поверхность, и они спускались в красную долину.
Один из них, Алазамбр озерный, сплюнул сквозь саблевидные зубы. И зеленый плевок ударился о землю, подскочил и запрыгал по склону, как резиновый.
— Плюй, плюй, — с одышкой произнес его спутник, речной Алазамбр, такой же маленький и коренастый. — Все равно все фантасты — бред… Ненавижу фантастику! Не перевариваю! Все эти киборги, триграммоплазмы и прочая дрянь…
— Тетраграмматон, — подсказал собеседник.
— Дубина! Это другое, — отвечал речной.
— Чем тебя так задевают фантасты?
— Сказочники, понимаешь ли! Вешать таких сказочников. Уводят от жизни хрен зна куда.
От долгого напряжения глаза стало резать. Я отодвинула чашу и зажмурилась. Когда раскрыла глаза, то обнаружилось, что кот весь в мыле. Если для котов уместны такие слова. Дурацкий «амулет» надорван в двух местах, а угол моего кресла испачкан какой-то слизью.
Кот тяжело дышал.
— Я же просил вас, хозяйка, как можно меньше эмоций. А вы их вбухали столько, что хватило бы на небольшую атомную станцию. Видели бы вы, с каким чудовищем я был вынужден сразиться!
— Я ничего не слыхала.
— Ну, еще бы! Вам было не до того…
— Извини, дружок. — Я кинулась счищать с его лоснящейся шерсти комочки слизи.
— Осторожно! — отступил он. — Я сам… Позвольте мне ненадолго занять вашу ванную.
— Разумеется.
Он отправился в ванную комнату, а я осталась. Прислушиваясь к себе и опасливо косясь на испачканное кресло. Как знать, возможно, неведомое ОНО и сейчас здесь… Только я подумала это, из ванной раздался хриплый мяв.
— Прекратите думать, синьорина, черт побери! — орал кот. — Вы всех нас погубите!
Непроизвольно я сложила руки на груди. Стало немножко спокойнее. Наконец из ванной появился кот. Все мои мысли о гипотетических кошмарах тотчас испарились: это чудовище стояло передо мной и благоухало.
— Ты взял мои парижские духи? — злобным голосом произнесла я. — Духи, подаренные мне мамой?
Василий заметно испугался этого простого вопроса.
— Я… я… Помилуйте, госпожа… Я не хотел… Я вам достану ящик таких духов. Я же не знал… — И вдруг заверещал так, что я вздрогнула: — Такова ваша награда за битву с инопланетным разумом!
Тапочком трудно промазать с пяти шагов. Уже из-под кровати Василий оправдывался:
— Честное-пречестное, я не знал, что эти духи из Парижа. У вашей мамы отменный вкус.
— Оставим, — произнесла я. — Куда и зачем направляется Никола? Я что-то не поняла.
— Куда бы он ни направлялся, я уверен, он шел туда, где должен будет оказаться. Каждый следует своими путями, синьорина, неисповедимы пути Господни.
— Хорошо, — я кивнула, — а кто были эти Алазамбры?
— Логично предположить, что в одном из них оказалась душа седобородого, в ком вы сегодня приняли такое участие.
— У меня не было желания перемещать его душу в другое тело, — возразила я.
— Ах, что вы знаете о своих желаниях, — выбрался на белый свет котяра и показал лапой на тапочек.
— Баркаял испытывает меня, — задумалась я.
— Неужели вы ничего так и не поняли, госпожа? — Василий пристально глянул на меня и, поколебавшись, добавил: — Ведь вы и были его земной любовью, ради которой он пал.
— Это невозможно!
— Вот как? Вы все еще помните это слово?
Я не нашлась что ответить. Кривляка Лукоморьев, благородный рыцарь, опальный ангел Баркаял, любил меня? Невозможно!
— Что же случилось тогда между нами? Ты знаешь?
— Это долгая и печальная история, — взгрустнул кот. — Позвольте мне рассказать ее по порядку.
История любви
Откуда ни возьмись в лапах у Василия появился желудь. Кот ткнул его в кадку с фикусом, и оттуда сразу поперли в рост молодые побеги. Кот снял с шеи массивную золотую цепочку, навесил ее на юный дубок, отчего тот сначала прогнулся. Потолок и стены вмиг исчезли, и мы оказались на холме, с которого во все четыре стороны открывался простор. На севере — леса, на юге — море. На востоке — речка. Ясно, с живой водой — по берегам вилась растительность и копошилась живность. На западе струилась речка с мертвой водой, оттуда тянуло нефтью.
Дубок неуемно рос. Цепочка росла вместе с ним. И скоро кованая золотая цепь тяжело обвисла на ветвях кряжистого дуба с тяжелыми листьями цвета бронзы. Кора дерева пестрела пятнами векового лишайника.
Сунув руку в дупло, Василий достал гусли. Сел по-турецки, принялся подстраивать струны. Я взобралась на низкую ветку и тут заметила, что мои светлые волосы приобрели синеватый отлив, а в прядях запуталась холодная водоросль. Просторная сине-зеленая туника струилась с моих плеч.
Кот Василий поднялся, возвел желтые глаза горе и, аккомпанируя себе, завел надтреснутым голосом:
Тут он оставил петь, глянул на меня. И столько пронзительной, вековой печали стояло в этих круглых глазах… Я подтянула колени к подбородку и, наклонив голову, заслонилась волосами, чтобы скрыть слезу.
