были классные, а пресса пишет неправду, в общем, ничего не забыл.
Всё. Конец. Точка. Довольно.
Не успел я оглянуться, как мама потребовала опровержения от одной из газет, и снова поднялся шум. Это продолжалось ещё три месяца и всё это время дети не ходили в школу.
Наконец, она звонит мне и говорит:
— Послушай, это тебе понравится. Они напечатают опровержение.
— Ну и что, ты довольна? — спрашиваю, а сам ещё злюсь на неё.
— Да, очень. Остался только вопрос компенсации.
— Компенсации?
— Я требовала пятьдесят тысяч, а они дают сорок пять.
— Так что, это всё ради денег? Мама, я бы сам тебе заплатил эти сраные деньги! Я старался защитить моих детей!
Сейчас, вспоминая эту историю, я не могу ни в чём винить мою маму. Она выросла в бедности и пятьдесят «штук» — это огромные деньги для неё. Но мне всё же было ужасно противно! Неужели всё крутится вокруг денег? В чём тогда смысл жизни? Знаете, мои знакомые сказали тогда: «Ты смотришь на это так, потому что у тебя есть бабло» и в чём-то они были правы. Меня бы добило, если бы ко мне пришел мой ребенок и сказал: «Прекрати, папа, ты причиняешь боль моей семье» — я бы немедленно его послушал. И не то, чтобы мама бедствовала — я давал ей денег каждую неделю. До неё как-то не доходило: чем больше она жалуется и задирается с прессой, тем больше пресса висит у меня на шее. От этого, в конце концов, испортились мои отношения с мамой. Мы всегда спорили о том или о сём, но потом наступало согласие, а после той истории с компенсацией я стал редко с ней видеться. Казалось, что все наши разговоры сводились к деньгам, а мне эта тема никогда не нравилась.
После выхода из центра реабилитации началась большая операция по моему очищению. Я серьезно похудел. Поехал в клинику пластической хирургии, чтобы убрать сорок четыре из сорока пяти подбородков. Врач только сделал отверстие, подсоединил пылесос и откачал лишний жир. Как в сказке. По секрету скажу: решился на это, отчасти для того, чтобы получить укол демерола, который я считал лучшим наркотиком.
Пользуясь случаем, избавился от лишнего жира и на животе. Я не являюсь противником пластической хирургии. Если вас что-то раздражает и вы можете от этого избавиться, так избавьтесь, вот что я думаю. Шарон сделала себе до фига этих операций; если вы попросите, она нарисует вам целую карту. И сейчас она выглядит чудесно. Это как в жизни: заплатил — получил.
Я почувствовал себя намного лучше, после того как сбросил лишних 18 килограммов. И довольно долго держался подальше от алкоголя, несмотря на то, что редко посещал встречи «Анонимных Алкоголиков». Там я чувствовал себя не в своей тарелке. Меня раздражает эта обстановка. Лучше выйду на сцену и пропою, всё что на сердце у меня перед двухсоттысячной толпой на рок-фестивале, но когда мне нужно рассказывать о своих чувствах перед людьми, которых я никогда в жизни не видел, что-то во мне блокируется. А так — мне нечего скрывать.
Заметьте, подобные встречи в Лос-Анжелесе были своего рода слётами рок-звёзд. Однажды, сижу себе на такой встрече в клинике в Лос-Анжелесе, вокруг свора жалких алкоголиков, глядь, а там — Эрик Клэптон. Это выглядело отвратительно, поскольку я тогда был уверен, что Клэптон ненавидит меня. Примерно лет десять до этого мы пересеклись с ним на какой-то церемонии награждения и кто-то хотел сфотографировать его, меня и Грейс Джонс[82]. Мы позировали для этого снимка, но я был нафарширован алкоголем и коксом и беспрерывно корчил глупые рожи. Мне показалось, что Клэптон боится меня или недолюбливает. Я начал было думать, что он лично перезвонил фотографу и попросил уничтожить фотографию. И как только заметил Клэптона в клинике, я быстро свалил через черный ход. Через несколько дней встретил его снова. Старался избежать встречи с ним, но в этот раз он пошел за мной.
— Оззи! — кричит, когда я перехожу улицу и направляюсь к машине.
— О! Привет, Эрик! — говорю.
— Ты чё, теперь здесь живешь? — спрашивает Клэптон.
— Да.
— Ну и как тебе, нравится?
Дальше пошло-поехало. Мы мило поболтали, честное слово. Две недели спустя просматривал журнал и наткнулся на эту фотографию, где я с ним и Грейс Джонс. Я кривлялся, Эрик улыбался. А значит, всё это было плодом моей фантазии.
И всё-таки, я на дух не переносил встречи «Анонимных Алкоголиков». В конце концов, совсем перестал на них ездить. Если случался запой, я всегда вызывал на дом специалиста по детоксу, чтобы тот вернул меня к жизни. И действительно, я некоторое время сидел лишь на этой байде. Всякие там микстуры, массажи, натуральные ванны из трав и фруктов — любая хрень, какую только можно представить. Как-то раз пришел этот парень с бутылочкой жидкости для очистки кишечника.
— Достаточно каждое утро делать промывание — сказал он — и ты будешь чувствовать себя отлично, обещаю.
Я долго сопротивлялся — на самом деле, меня бросало в дрожь от одной только мысли об этом — но однажды утром сказал себе: «На фиг! За эту хрень деньги плачены, значит, надо попробовать». Раствор был приготовлен из плевел семян, а в инструкции по применению написали только то, что нужно налить стакан и выпить его залпом, чтобы шелуха не застряла в горле. Я так и сделал. Вкус был отвратительным: как опилки, даже хуже. Потом отправился с Шарон смотреть новые дома, в чем редко принимал участие, потому что, по-моему, нет хуже занятия, чем поиски нового жилья. Но в этот раз у Шарон был повод взять меня с собой, потому что мы собирались посмотреть дом звезды «easy listening» Роджера Виттекера[83]. В подвале находилась студия и, поскольку других дел у меня не было, отказаться было бы некрасиво.
Когда мы добрались на место, риэлторша уже поджидала нас возле дома. Элегантная телка под сороковник, зеленый пиджачок от «Барбура», жемчуга, полный шик. Вытаскивает связку ключей на длинной цепочке и открывает входные двери. Только я ступил за порог, как ощущаю апокалиптическое давление в заднице. «Ой-ёй-ёй! — думаю — началось. Очищающая жидкость подействовала». Спрашиваю телку, где тут ближайший тубзик и быстро бегу туда, не особо скрывая свои намерения, громко захлопываю за собой дверь, усаживаюсь и освобождаюсь от огромного количества жидкого дерьма. Это продолжается так долго, что мне кажется, что я стал истоком реки Миссисипи. Когда все наконец-то закончено, я озираюсь в поисках туалетной бумаги, а её нигде нет. Встаю и думаю: «Что-ж, подотрусь дома». И вдруг замечаю, что дерьмо текло по ногам и у меня нет выбора — я должен чем-то подтереться. Но не видно даже половой тряпки.
И так стою, как парализованный, со спущенными штанами и прикидываю, что делать.
В конце концов, Шарон стучит в дверь.
Тук! Тук! Тук!
— С тобой все в порядке, Оззи?
— Э… ну… да, дорогая.
— Ты долго копаешься.
— Уже выхожу, любимая.
— Поторопись!
И вдруг меня осенило: занавески! Я вытру задницу занавесками! Срываю их и делаю то, что мне нужно. Но потом появляется еще одна проблема: что же, бля, делать с обосранными занавесками Роджера Виттекера? Ну не брать же их с собой, что мне потом спросить у риэлторши: «А где у вас тут ближайший полигон по утилизации токсичных отходов?» Через минуту мне пришла в голову мысль написать ему записку. Но что написать? Может так: «Дорогой Роджер! Прости за обосранные занавески. Ты классно свистишь. С уважением, Оззи»[84].
Потом свернул её и спрятал в ванной за занавеской душа.
Если ты читаешь это, Роджер, я очень, очень прошу меня извинить. В свою очередь, ты мог бы хоть иногда покупать туалетную бумагу.
