Многие думают, что хороший материал появляется только когда ты под мухой, а я считаю альбом «No More Tears», записанный после выхода из Хантерком Манор, самым лучшим за последнее время. Может, отчасти, потому, что перед началом записи я сказал парням из группы:
— Послушайте, давайте подходить к каждой песне, как к будущему хиту, но ничего не делаем из-под палки и без фанатизма.
Можно сказать, что у нас получилось.
Мы были довольны всем, что связано с этим альбомом. Закк Вайлд, мой новый гитарист, был гением. У меня были классные продюсеры. А Шарон угадала с графикой. У неё талант художника, у моей женушки, о чём многие не догадываются. На обложке был изображен мой портрет в сепии, с ангельским крылышком на плече. Нам хотелось придать альбому зрелости. Не может из моих уст постоянно литься кровь, это бы превратилось в клоунаду. Хорошо помню фотосессию в Нью-Йорке. Обычно, нужно перевести пятьсот кассет, чтобы получить идеальный снимок, но в случае с «No More Tears» это выглядело так:
Щёлк! Щёлк! Щёлк!
— Отлично, снято! Пока!
Мне не понравилось только видео на песню «Mama I'm Coming Home». Навороченный, с миллионным бюджетом клип; я же, в свою очередь, хотел что-нибудь простенькое, типа «Smells Like Teen Spirit» «Нирваны». Поэтому снял второй клип за пятьдесят тысяч баксов с помощью оператора, который работал с «Нирваной». Получилось идеально. «Smells Like Teen Spirit» произвело на меня огромное впечатление и я очень гордился, когда узнал, что Курт Кобейн — мой поклонник. Он был клёвым. И весь его альбом «Nevermind» был клёвым. Жаль, что всё закончилось так трагично.
По секрету скажу, я чудом избежал участи Курта Кобейна. Я почти не прикладывался к бутылке после записи «No More Tears» (за малым исключением), но там, где я недопил, компенсировал таблетками. Я стал спецом в разведении докторов и ежедневно шел к новому врачу за очередным рецептом. Сперва хватало просто симулировать симптомы, но с тех пор, как Шарон раскусила мой трюк и стала названивать врачам с предупреждением, я вынужден был тщательнее работать над симптомами. Однажды, ударил себя доской по лбу и говорю доктору:
— Я упал с велосипеда, пожалуйста, пропишите мне викодин.
А он мне:
— Вы точно упали с велосипеда, мистер Осборн?
— Да.
— Я почему спрашиваю, мистер Осборн, у вас из головы торчит гвоздь с занозой.
— А, ну значит, я упал на доску.
— Ну, хорошо. Принимайте эти пять таблеток.
— Спасибочки.
Я не ограничивался визитами к врачам. У меня были свои дилеры. Помню, однажды, дело было вроде в Германии, я навестил типчика, чтобы купить снотворное. Эти таблетки вставляли меня больше всего на свете. Но они закончились, и он спросил меня, не хочу ли я попробовать рогипнол[85]. Так получилось, что я много слышал об этом лекарстве. Пресса вешала тогда на него всех собак, называла «таблеткой насилия», но, скажу вам честно, я думал, что это — фигня. Наркотик, который абсолютно парализует человека, при этом он остается в сознании? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Несмотря на это, купил несколько доз и решил испытать его в рамках научного эксперимента.
Вернувшись в отель, сразу же проглотил таблетки и отполировал коньяком. И ждал, когда начнет действовать.
— Всякую херню городят — сказал я себе.
Две минуты спустя, когда я лежал с краю на постели и пытался с помощью пульта заказать фильм по телеку, меня внезапно вырубило. Обалдеть, что за товар! Я не мог пошевелиться. Полный паралич. И ни на минуту не потерял сознания. Странное чувство. Мне не повезло, когда мышцы схватила судорога, я лежал на краю, поэтому съехал на пол, по дороге ударился головой о кофейный столик. Пиздец как больно! И так застрял между кроватью и стеной. Пять часов не мог ни пошевелиться, ни слова сказать. Поэтому не советую!
Я заметил, как сильно пошатнулось мое здоровье. Вдруг начали трястись руки. Говорил неразборчиво. Быстро уставал. Чтобы избежать этого, постоянно ходил под наркотой, но мой организм успел привыкнуть к наркотикам, которые я принимал, а значит, чтобы быть навеселе, нужно было увеличивать дозировку. Дошло то того, что меня каждую неделю забирали на промывание желудка. Несколько раз мог я мог склеить ласты. Однажды в Нью-Йорке я выклянчил у доктора бутылочку с кодеином и выпил всё одним махом. Ещё чуть-чуть и наступила бы остановка дыхания. Помню только, как я лежу на кровати в гостинице, потею и чувствую удушье, а доктор объясняет мне по телефону, что при передозировке кодеина мозг перестает давать легким команду работать. Мне повезло, что я выжил. Хотя, чувствовал себя так, что был не прочь никогда больше не просыпаться.
Чем хуже мне становилось, тем больше я переживал, что Шарон бросит меня. И чем больше я переживал, тем хуже мне было. На самом деле, я не понимал, почему она еще не ушла от меня. Слышал эти разговоры: «Она с тобой только из-за денег». Но ведь только благодаря ей я жив и могу их зарабатывать. Вдобавок, люди забывают о том, что когда мы познакомились, это она была при деньгах, а не я. Мне грозило банкротство.
Скажу так: Шарон спасла мне жизнь, Шарон и есть моя жизнь, я люблю её. Я страшно боялся её потерять. И, несмотря на мое желание вернуться к нормальной жизни, я был ужасно болен, физически и психически. Даже избегал выступлений на сцене.
Несколько раз я пытался покончить с собой, чтобы не давать концертов. Конечно, я не хотел покончить с собой по-настоящему. Если кто-то решился на самоубийство, то выстрелит себе в голову или прыгнет с крыши высокого здания. То есть, сделает нечто необратимое. Если ты пытаешься «покончить с собой» и принимаешь кучу таблеток, как я, то наверняка догадываешься, что кто-то тебя найдет. Ты просто даешь сигнал. Но это офигенно опасные игры. Помните, что случилось со Стивом Кларком, моим старым приятелем из «Def Leppard». Хватило немного бренди, немного водки, чуток анальгетика и антидепрессантов и соревнования окончены. Свет погас. Навсегда.
И вот однажды Шарон сказала мне:
— Вобщем так, Оззи, мы летим в Бостон. Я хочу, чтобы ты пошел к врачу.
— А почему нельзя пойти к врачу в Англии?
— Это выдающийся специалист.
— И в чем он специализируется?
— В том, что у тебя болит. Самолет завтра.
Предположив, что речь идет о человеке, который знает все о наркомании, я согласился, и мы полетели в Бостон.
Оказалось, что этот парень — тот ещё сукин сын. Он был лучшим из лучших. Работал в университете при медицинском центре St. Elizabeth's и на стенах его кабинета висело больше дипломов, чем у меня золотых дисков.
— Ну, хорошо, мистер Осборн! — говорит он. — Станьте посередине комнаты и медленно подойдите ко мне.
— Зачем?
— Просто сделай это — прошипела Шарон.
— Ну, ладно.
Подхожу к нему, мне удается это сделать без видимых зигзагов, поскольку, вроде бы, не пил в тот день. Почти.
Потом я должен был следить глазами за его пальцем, который движется вверх-вниз, влево-вправо. Я задумался, какая, на хер, связь с наркоманией? Но это еще не все. Приседаю на одной ноге, поднимаю какие-то тяжести и бегаю по кругу с закрытыми глазами. Прямо как на физкультуре.
— Хм, хорошо — говорит светило. — Абсолютно точно у вас нет рассеянного склероза.
«Что он, бля?»
— Я никогда не думал, что у меня рассеяный склероз — пробормотал я.
