проданы. Вы приходите завтра! А вас прошу… Только дверью не хлопать. И не курить! Чехлы горят.
Она испуганно открывает дверь. Она волнуется. Забирается в машину, как в постель. Поехали!
Где-то за морем угасало лето, мы чувствовали, как галька на пляже вечерами становилась холоднее.
Осень началась с того, что наш директор приехал из кругосветного путешествия. Мы сидели в пустом зале ресторана, ожидая, когда он начнет делиться впечатлениями.
- Начинается клуб кинопутешествий, — сказал Илюша и, стрельнув папиросу в Фроловны, вышел покурить.
Директор протер скомканным платком тропическую лысину и начал:
- У них, на крайний случай, совсем не так, как у нас!
Все замерли, не понимая, в какую сторону клонит загоревший под экваториальным солнцем директор.
У них два танца танцуют, а потом — отдых! Потом, на крайний случай, опять два танца. Я, правда, внутрь не попал, валюты в обрез, но через окно смотрел. Задавайте вопросы!
Пауза. Напряженная тишина. Растерянность.
Вторым гостем нашего клуба неожиданно стал брат Илика с рассказами о жизни на Апеннинском полуострове. Видимо, живописный рассказ директора распалил в нем воспоминания об этой чудной поре его жизни.
- А вот, когда я был в Италии…
Официантки повернули раскрытые рты в его сторону. Мы поднялись из-за стола, сытые итальянским молоком из маленьких бутылочек по горло.
А потом уезжал Кырла. Навсегда. В какую-то глушь, по распределению. Солнце играло на свежевыкрашенных боках «жучка» какую-то грустную мелодию.
Где же ты? И где искать твои следы?
Или что-то в этом роде.
Саша выбрался из-под машины, заглянул в мотор, вытер рукавом нос и встал рядом с нами, опустив свои, и без того покатые, плечи.
- Машинка в лучшем виде. Нигде не травит, тормоза прокачал, тросик газа сделал. Можно топить на всю железку. — Ира сидела внутри и улыбалась. Где- то их ждала самостоятельная жизнь молодых земских врачей.
- Ну, товарищи по оружию, счастливо оставаться! Привет директору, растите гениев, берите си- бемоль, а не си-бекар, где я говорил. Не ешьте на ночь сырых помидоров, это я вам, как врач, говорю. Не спорьте с Гешкой о политике, у него прямой провод с Белым домом и…
Вспоминайте иногда вашего студента! Эй! Ла, ла ла-ла-ла…
Доставшийся от нас по наследству «жучок» застрекотал и покатил, увозя Кырлу с женой в неведомую для нас жизнь. Белый верх, черный низ. Так мы покрасили наш «запорожец». День и ночь. Жизнь.
И вдруг я почувствовал, что каникулы закончились. Давно. Я смотрю на календарь, у которого забывают отрывать листки. В этом все дело. На этом календаре еще продолжается лето, а на самом деле давно уже осень.
Начались затяжные дожди. Город совсем опустел, мне уже негде было спрятаться. Шашлычную заколотили до следующего лета. После работы мы ехали домой. В полной тишине. Прощались тоже без слов. Кивали друг другу — и все. Я подолгу не мог уснуть. Ночи напролет лежал, прислушиваясь к тому, как где-то рядом ходит духовой оркестр. Они о чем-то громко переговаривались, настраивали инструменты. Для них началась горячая пора. Осенью часто хоронят надежды. Мне даже не надо было кричать, так близко они находились. Но я молчал.
ДИМИНУЭНДО
Они топчутся у меня под окном, и только когда они уходят, я начинаю кричать. Истошно. Обо всем. Меня никто не слышит, но мне этого и не надо. Крик приносит мне облегчение. Я живу этим криком, дышу. И только потом, надышавшись, засыпаю.
Помню, как когда-то в детстве я думал, что в жизни можно успеть всё.
Полетел в космос первый человек… Буду космонавтом.
Хоккеисты выиграли у канадцев… Потом стану хоккеистом.
Первые операции на сердце… А когда постарею, буду оперировать.
Эй, кто эта красивая женщина? Кинозвезда… Когда буду сниматься в кино, женюсь на ней!
Я успею быть кем захочу. Буду разносторонне знаменитым. Увижу все страны, буду охотиться в саванне, открою Северный полюс, дойду до него пешком…
Как, уже открыт?!! Когда? Кто успел?
Вот это открытие! Значит, полярником я уже не буду. А кем же буду? Или кем же я стал? И кем я еще успею стать? И успею ли стать вообще кем-то? Нет, наверное, в жизни по-настоящему можно стать кем-то только один раз.
Один?
Как прекрасно быть ребенком и верить во все свои мечты. Я завидовал Кырле. Он сделал выбор. Уехал. Я утешаю себя: ему было легче, с ним была Ира.
Я часто вспоминаю этот день. День, когда я прозевал конец каникул.
Я кричу об этом каждую ночь. Каждую ночь думаю о ней, хочу позвонить, набрать номер ее телефона и сказать: это я.
Хочу, но не могу. Я не могу звонить людям больше, чем через неделю. Неделя — такой огромный срок в жизни. Я боюсь задать глупый вопрос. Позвать кого-то к телефону, а он уже там не живет. Спросить, как чувствует себя мой школьный учитель физкультуры со светло-голубыми глазами, а он уже не живет…
Я прячу свой голос в тетради, чтобы когда-нибудь кто-то смог открыть их и все понять. Нет, не кто- то.
Она.
Чтобы она открыла эти тетради и все поняла.
Я пишу каждый день, каждую ночь. Я прокручиваю все снова и снова. Всё, с самого начала. Пытаюсь разобраться, что произошло за эти годы? Почему, отложив однажды гитару, я вдруг снова оказался на ярко освещенной сцене. Не на эстраде в старом актовом зале бывшей мужской гимназии. Не в школе, а здесь, в ресторане. Я вписывал в тетрадь людей, а вечером видел их в зале. Они двоились, как раздвоился когда-то я сам. Те, кто жили в тетради, очень походили на настоящих людей, но были совсем другими. Я их придумывал сам, как придумывал и себя. Мне странно было разговаривать с ними, ощущать их во плоти. Уже было непонятно, я их придумал, и они ожили, или они все-таки были раньше? Меня удивляло, что в жизни они поступали не так, как придумал я. Радовало, когда делали то, что написал я. Это увлекало меня более всего.
Нас отпустили в очередной отпуск.
Это так называлось — очередной. На самом деле это был мой первый отпуск за последние пять лет.
