— Неужто Сергун? Да ты, парень, настоящий рабочий. Только вот штаны подверни, удобней ходить будет.
Сергею вначале показалось, что Степкин посмеивается над ним. Но из дальнейшего разговора он понял, что старый рабочий одобряет сделанный им выбор профессии.
В первые дни работы на заводе Степкин с огорчением наблюдал, как в заводскую рабочую семью постоянно вливались новые люди, не имеющие никакого понятия о производстве. Степкин держался убеждения, что настоящий рабочий может произойти лишь от подлинного рабочего корня. Подросли, скажем, степкинские дети — пошли на завод. А там — внуки. За ними — правнуки. И будет из поколения в поколение передаваться рабочая закалка, крепкая кость и здоровая душа. А тут повалила на завод всякая публика: вчерашние служащие, разорившиеся кустари, мещане, а больше всего — деревенский люд. И всяк нес свое: одни жадность мужицкую, скопидомство; другие — корыстные интересы: подработать, переждать, перекраситься; третьи — затаенную злобу за разбитую вольготную жизнь. Но многие приходили, может быть, и без особой охоты, а помахали кувалдой, порастрясли обывательскую труху, окрепли телом и душой и начинали сердцем болеть за свой завод. Таких Степкин встречал немало, и постепенно старик примирился с происходящим, бескорыстно отдавал свои знания новому пополнению рабочего класса. «Надо, — думал он, — чтобы не только руки у них рабочими стали, но чтобы и в голове понятие о жизни было правильное, рабочее».
Глядя на узкие розоватые ладони Сергея, Степкин видел на них будущие мозоли, огрубелую здоровую кожу, представлял, как окрепнут эти руки, и благословлял парня на святой труд, которому сам отдал лучшие годы жизни. Он поинтересовался, здоров ли дед Сергея, и похвалил его отца — инженера Изместьева.
— Ледокол надо было в док ставить, а док занят. Твой батька вчера предложил загрузить нос, чтобы он опустился. Всю ночь хлопцы таскали балласт. И — пожалуйте: корма поднялась, починяй безо всякого. За такое премии не жалко.
На ледоколе Сергей увидел отца. Изместьев разговаривал с механиком:
— Не понимаю, к чему эта спешка. Через несколько дней кончается ледокольная кампания. А мы устраиваем настоящий цирк: дифферент на нос, корму к небу, не хватает только ходьбы по канату. Черт знает что!..
Механик не разделял мнения Изместьева, но слушал с вежливым выражением лица.
— Эти несколько дней стоят много золота, — сказал Андрей. — Даже из-за одного дня надо спешить, каждому ясно.
— Благодарю, молодой человек, за разъяснение, — театрально поклонился Изместьев. И тут он увидел Сергея. — Как ты сюда попал? Ты что, работаешь?
— Да, электросварщиком.
— Простым рабочим! С твоими способностями! — вздохнул Изместьев.
— А рабочему как раз и нужны способности, — вмешался Андрей, чтобы выручить товарища.
— Вот что, Сережа, — не обращая внимания на слова Андрея, сказал Сергею отец. — Ты ведь хотел поступать в мореходку. Я мог бы это устроить.
— Пошли, Серега, времени нет, — бесцеремонно потащил Сергея за рукав Андрей. — Он тебя небось и за разноску газет ругал?
— Нет, не ругал, — ответил насупясь Сергей, — он ведь не знал, что я разносчиком работал.
— А в случае чего, ты ему скажи: мол, своя голова на плечах, знаю, как жить, — наставлял Сергея Андрей.
Они спустились в кормовой отсек. Андрей подключил к протянутым с берега проводам электросварочный кабель и переносную лампочку в железной сетке, приподнял ее, осветил холодную тьму.
В душноватой железной темноте Сергей на миг почувствовал страх: казалось, им уже никогда не выбраться отсюда. Но впереди был друг, он продвигался уверенно, светя перед собой желтой лампочкой. Сергей чувствовал рядом его сильное плечо, и постепенно страх улетучился.
— Отец твой осерчал, не хочет, чтобы ты тут работал, — сказал Андрей.
— Ну и пусть. Ему-то какое дело?
Каждый раз такие случайные встречи Сергея с отцом поднимали из глубины души давнюю обиду и боль. Сергей не мог простить отцу его ухода из семьи. Маленьким мальчишкой Сергей, по подсказке бабушки, усердно молился перед иконой, повторяя за старухой слова о том, чтобы бог вернул отца с фронта. «Будешь хорошо молиться, и отец приедет домой», — уверяла бабушка. И этот счастливый день настал. Отец возвратился. Сергей верил, что помогли его молитвы. Когда же вскоре отец ушел в другую семью, Сергей теперь по собственному почину стал вымаливать перед золоченой иконой отца. Но из этого ничего не вышло. После этой истории Сергей стал все реже и реже молиться. Сначала бабушка сердилась, а потом оставила мальчишку в покое. В школе он теперь распевал с ребятами смелые песни против бога. А когда в сочельник двадцать третьего года комсомольцы устроили невдалеке от Покровской церкви сожжение соломенных чучел, изображавших собою святых, Сергей и сам бегал с факелом, не давая пламени погаснуть…
Наконец Сергей и Андрей добрались до места, где требовалось устранить повреждение. Затрещала дуга, и яркий голубой свет озарил двух парней, которым послушно подчинялся электрический огонь, плавящий железо, как воск.
Подавая Андрею электроды, Сергей с радостью ощутил на ладонях шершавую сухость мела, он даже нарочно несколько раз прикоснулся к ржавым листам корабельного борта, чтобы руки поскорее обрели мозолистую жесткость и те несмываемые чернинки в порах и складках кожи, по которым сразу узнают металлистов. Сергею хотелось, чтобы огненные фонтаны искр из-под электрода падали на нетронутый брезент его новенькой спецовки, оставляя на ней подпалины. Они красноречиво расскажут всем о горячей профессии хозяина куртки.
Перед обеденным гудком Андрей закончил работу, и оба они выбрались на палубу. Андрей пошел разыскивать бригадира, Сергей сидел на ящике с электродами и рассматривал ледокол. Среди рабочих он увидел Юрку Дерябина, с которым когда-то учился в школе, и окликнул его. Дерябин обрадовался Сергею, как старому товарищу, хотя прежде они дружбы и не водили.
— Тоже стаж зарабатываешь? — осведомился Дерябин.
Сергея покоробил его вопрос.
— Нет, я просто так, — сказал он.
— Знаем, знаем! — рассмеялся Дерябин. — Сначала — просто так, а потом — дайте путевочку в политехнический. — И, покосившись на прожженную в нескольких местах его куртку, спросил: — На сварке коптишься?
Сергей утвердительно кивнул головой.
— Ну и шляпа. Полез в самое пекло. Перелетай к нам, на разметку. Я в разметчики пошел, ручником постукивать легче, чем кувалдой.
Дерябин говорил без умолку, спрашивал, не дожидаясь ответа.
— Жрать хочешь? Пошли в столовку, — предложил он.
Сергей возразил:
— Рано, гудка не было.
— Не было, так будет. Пошли, брось лапшой брызгать!..
Сергею было неловко от этих несуразных слов, и, чтобы отделаться как-нибудь от Дерябина, он сказал:
— В столовую без табельного номерка не пускают. А номерок можно взять после гудка. Сам знаешь.
— А это что? — Юрий запустил руку в карман и извлек несколько табельных номерков, подбросив их на ладони. — На, держи. И помни мою доброту.
Он сунул Сергею в руки круглую железку с цифрами. Она была точь-в-точь такая же, как и все табельные номерки.
— Удивляешься? — иронически оглядывая Сергея, спросил Дерябин. — Это мне один корешок отвалил. Гришка Шмякин. Вот у кого учиться надо.
Сергей растерянно молчал.
