Должно быть, я уснула в кресле, потому что проснулась, одеревеневшая и замерзшая, когда только занялась заря. Фрэнсис не возвращался. Как я ни пытаюсь уговорить себя, что это просто совпадение, просто очередная затяжная рыбалка без улова, ко мне постоянно возвращается мысль, что мой сын пропал в день единственного за всю историю Дав-Ривер убийства.
~~~
Первые лучи солнца падают на трех всадников, скачущих с запада. Они уже много часов в пути и с облегчением встречают зарю, особенно тот, кто чуть приотстал. В полумраке слабые глаза Дональда Муди не справляются с нагрузкой, и как бы ни прижимал он к носу очки, этот однотонный мир остается полон неопределенных расстояний и смутных меняющихся форм. А еще холод собачий. Даже укутанные в шерсть и кожаное пальто, подбитое мехом, руки и ноги окоченели и давно уже нестерпимо болят. Дональд вдыхает этот разреженный душистый воздух, так не похожий на воздух его родного Глазго, закоптелый и сырой в это время года. Воздух настолько прозрачен, что ничем не сдерживаемый солнечный свет беспрепятственно проникает все дальше и дальше; лишь только солнце взломало горизонт, как тут же за их спинами вытягиваются тени.
Его лошадь спотыкается и носом налетает на круп коня второго всадника, заслужив предупреждающий взмах хвоста.
— Черт вас побери, Муди, — оборачивается всадник; кляча Дональда то отстает, то головой упирается в задницу скакуна Маккинли.
— Простите, сэр.
Дональд натягивает поводья, и лошадь поводит ушами. Она была куплена у француза и, похоже, унаследовала некоторые из его антибританских предрассудков.
Спина Маккинли излучает неодобрение. Его конь держится превосходно, как и тот, что идет первым. И это снова напоминает Дональду о его неопытности — он в Канаде чуть больше года и все еще то и дело грубо нарушает принятые в Компании правила. Никто ни о чем не предупреждает его заранее, ведь чуть ли не единственное их развлечение — наблюдать, какие трудности он испытывает, как попадает впросак и раздражает местных. Не то чтобы все остальные испытывали к нему особую неприязнь, но так уж, ясное дело, повелось: новичок набирается опыта, будучи всеобщим посмешищем. Большинство работников Компании подготовлены, отважны и жаждут неизведанного, однако ощущают тягостный недостаток событий. Опасность-то есть (как и было обещано), но это скорей опасность обморозиться или переохладиться, а не встретиться безоружному с дикими зверями или недружелюбными индейцами. Их повседневная жизнь состоит из мелких трудностей — холода, темноты, беспросветной скуки и огромного количества мерзкого пойла. Когда Дональд поступил в Компанию, ему поначалу казалось, будто его отправили в исправительную колонию, только канцелярщины побольше.
Скачущий перед ним Маккинли — комиссионер форта Эдгар, а ведет их наемный работник из местных, Джейкоб, настаивающий на том, чтобы повсюду сопровождать Дональда, скорее к неудовольствию последнего. Дональда не слишком беспокоит Маккинли, который вечно язвит и лжет, — двусторонний способ избежать критики, которую он, похоже, ждет отовсюду. Дональду кажется, что вечное раздражение Маккинли вызвано ощущением социальной неполноценности по отношению к некоторым людям, стоящим ниже его, в том числе и к Дональду, а потому он постоянно выискивает в них признаки непочтительности. Дональду ясно, что будь Маккинли менее озабочен подобными вещами, то заслужил бы куда больше уважения, однако он не из тех, кто способен к переменам. О себе же Дональд знает, что Маккинли и прочие считают его неженкой-счетоводом — человеком, в общем, небесполезным, но уж никак не любителем шататься в глуши в поисках старомодных приключений.
Отплывая из Глазго, он предполагал оставаться таким, каков он есть, и пусть именно таким его принимают люди. Но в действительности он из кожи вон лез, чтобы казаться лучше в их глазах. Прежде всего, он неуклонно развивал стойкость к мерзкому крепкому пойлу, без которого в форту не мыслили себе жизни, хотя не имел ни малейшей склонности к пьянству. Только приехав, он вежливо попробовал ром, сцеженный из огромной вонючей бочки, и подумал при этом, что никогда в жизни не пил ничего столь отвратительного. Остальные заметили его воздержание и высаживали его на необитаемом острове, отправляясь в царство пьянства, где рассказывали длинные скучные истории и непрерывно ржали над одними и теми же шутками. Дональд мирился с этим долго, как мог, но одиночество тяготило так, что переносить его стало невозможно. Когда он впервые напился, парни аплодировали ему и хлопали по спине, помогая блевать на собственные колени. Сквозь тошноту и едкую жижу Дональд ощутил душевное тепло: он принят — наконец-то они признали его своим. Но хотя ром больше не казался таким мерзким, как прежде, Дональд сознавал, что прочие относятся к нему со своего рода издевательской терпимостью. Он так и остался лишь младшим счетоводом.
Ему в голову пришла еще одна светлая идея: организовать матч по регби. В целом затея провалилась, однако был здесь крохотный светлый лучик, позволяющий ему прямее держаться в седле.
В отличие от большинства фортов Компании, Эдгар расположен в месте, затронутом цивилизацией. Он стоит близ берега Великого озера: скопище деревянных построек, обнесенных частоколом, отгородилось еловой рощей от ошеломляющего вида островов и бухты. Что же касается цивилизации, то она обусловлена близостью поселенцев, и ближайшие из них — в Колфилде на Дав-ривер. Жители Колфилда вполне довольны соседством с факторией, снабжающей их привезенными английскими товарами и крепкими служащими Компании. Торговцам тоже по душе соседство Колфилда, обеспечивающего их англоговорящими белыми женщинами, способными время от времени украсить танцы и другие общественные события — матчи по регби, к примеру.
В утро матча он почувствовал, что нервничает. Служащие с мутными глазами угрюмо бродили после питейного марафона, и при виде подъезжающей группы гостей Дональд совсем потерял мужество. Он окончательно лишился присутствия духа, когда встретил их — высокого, сурового с виду мужчину, казавшегося воплощением проповедника адских мук, и его двух дочерей, взволнованных близостью стольких моложавых неженатых мужчин.
Сестры Нокс смотрели на происходящее с вежливым изумлением. По дороге в форт Эдгар их отец попытался объяснить правила, насколько сам в них разбирался, но его понимание игры оказалось устаревшим, и в результате он еще больше озадачил дочерей. Игроки рваным клубком передвигались по лугу, а мяча (увесистого кома, сшитого женой перевозчика) вообще почти не было видно.
По ходу игры настроение не улучшалось. Казалось, команда Дональда сговорилась оставить его вне игры, так что, когда он требовал мяч, никто не обращал внимания на его истошные вопли. Он бегал взад- вперед в надежде, что девушки не заметят его абсолютную ненужность на поле, как вдруг мяч покатился прямо к нему, теряя клочья меховой набивки. Он подхватил его и побежал, решив всенепременно отличиться, как вдруг понял, что извивается, лежа на земле. Низкорослый метис Джейкоб подхватил мяч и побежал дальше, а Дональд погнался следом, не собираясь упускать удачу. Он метнулся к Джейкобу и суровым, но честным приемом сделал в подкате подножку. Великан-рулевой выиграл мяч и забросил в ворота.
В горле лежащего на земле Дональда забулькал победный клич. Он оторвал ладони от живота и увидел, что они темные и теплые, а Джейкоб стоит над ним с ножом в руке и лицо его медленно искажается ужасом.
Зрители наконец поняли, что происходит неладное, и высыпали на поле. Игроки столпились вокруг Дональда, первым чувством которого было смущение. Он увидел мирового судью, склонившегося над ним с выражением добродушного участия.
— …Слегка ранен. Несчастный случай… в запале.
Джейкоб оцепенел, по лицу его катились слезы. Нокс исследовал рану:
— Мария, дай мне свою шаль.
Мария, его менее хорошенькая дочь, сорвала шаль, но, когда шаль прижали к ране, взгляд Дональда был устремлен к нависшему над ним перевернутому лицу Сюзанны.
