не спрашивал у нее разрешения. От его веса матрас прогнулся, и Эмма скатилась к его согнутому колену, как деревянный чурбан.
— Я хотел тебе кое-что показать, — прошептал он. — Я хотел тебе показать, что человек, который любит, не всегда причиняет боль.
Он глубоко вздохнул и взял ее за руку.
Она замерла. Они впервые дотронулись друг до друга, исключая те случайные прикосновения, когда обменивались бейсбольными карточками. Она ожидала, что он сделает еще что-то, что-то настолько отвратительное, что Джек даже не хотел об этом думать. Но он сидел, сжимая ее ладошку, пока Эмма не протянула вторую руку и не накрыла ею ладонь Джека, пока не заползла к нему на колени, как ребенок. Она уже и забыла, что ей всего-то девять лет.
29 июня 2000 года
Окружная тюрьма Кэрролла,
Нью-Хэмпшир
Джек завязал галстук классическим узлом и затянул его, изо всех сил стараясь не проводить аналогий с судом Линча. Разгладил конец галстука, не отрывая взгляда от незнакомца в зеркале. Синий пиджак, брюки цвета хаки, легкие мокасины и галстук — его «форменная» одежда для зала суда. И мужчина, смотревший на него из зеркала, прекрасно понимал, что судебная система не работает.
По ту сторону стены раздался резкий стук.
— Шевелись, — поторопил конвоир. — А то опоздаешь.
Джек дважды подмигнул, мужчина в зеркале сделал то же самое. Джек поднес руку к голове. От влажного воздуха душевой волосы стали слегка волнистыми. Он сказал себе, что уже пора.
И не тронулся с места. Казалось, его ноги прибиты к цементному полу гвоздями. Он ухватился за край раковины и попытался отвести ногу назад, но его в буквальном смысле парализовало от страха перед тем, что ожидало впереди.
Конвоир просунул голову в душевую. Джек встретился с ним в зеркале взглядом и понял, что не может произнести ни слова.
Тогда конвоир схватил его за руку и силой потянул за собой.
— Простите, — пробормотал Джек.
Конвоир кивнул.
— Не ты первый…
— И не забудь сказать Дарле, когда решишь, что на горячее, — напомнила Эдди.
Рой обнял ее за плечи.
— Мы и без тебя справимся.
Он оглядел ее, гордый тем, что эта девушка в бледно-желтом костюме, в туфлях на каблуках, с каштановыми волосами, собранными сзади простым золотым зажимом, — его дочь. Господи, она похожа на настоящую бизнес-леди, а не на жалкую официантку!
— Ты красавица, — сказал он негромко. — Джек глаз не сможет оторвать.
— Джек меня даже не увидит. Я должна буду сидеть за дверью, потому что я свидетель. — Неожиданно Эдди сбросила жакет. — Кого я хочу обмануть? — пробормотала она, протягивая руку за фартуком. — Я сойду с ума, если буду сидеть там весь день. По крайней мере, здесь я смогу сосредоточиться…
— …на том, что происходит в суде, — перебил ее отец. — Эдди, ты должна ехать! В тебе есть что-то… Ты — как маяк, люди идут на твой свет. Или якорь — и все остальные цепляются за тебя, словно за жизнь. Ты даешь нам силы выстоять. И я думаю, что именно сейчас Джеку необходимо за что-то ухватиться. — Он помог ей снова одеться. — Ступай, ступай в суд!
— Сейчас только половина седьмого, папа. Суд начнется в девять.
— Тогда поезжай не спеша.
Он вернулся в кухню, а Эдди осталась стоять в одиночестве в зале, глядя, как солнце играет в чехарду с тенью на линолеуме. Может быть, если она приедет пораньше, то сможет найти дверь, через которую помощник шерифа выводит из изолятора заключенных. Может быть, когда выведут Джека, ей удастся хоть мельком увидеть его.
Потом ее внимание привлек предмет под барным стулом, на котором, как она любила себе представлять, до сих пор сидит Хло. Высохший и ломкий, скорее коричневый, чем красный… Эдди не сразу поняла, что это тот самый букетик, который она однажды конфисковала у Джиллиан Дункан, засунула в карман фартука и забыла.
Она понимала, что это безумие, но, поднеся сухие цветы к лицу, могла поклясться, что они пахнут, как только что сорванные.
Амос Дункан на ходу поправлял галстук, спускаясь по лестнице вниз, в кухню.
— Джиллиан, — крикнул он через плечо, — мы опаздываем!
Он направился в кухню, собираясь выпить хотя бы чашечку кофе, чтобы успокоиться, прежде чем начнется этот страшный суд. Первой Гулиган намерен вызвать Джиллиан. Одной только мысли, что его дочери предстоит сидеть за свидетельской трибуной, что к ней будут прикованы тысячи глаз, телевизионные камеры и внимание двенадцати присяжных, уже было достаточно, чтобы Амосу захотелось кого-нибудь убить. Например, Джека Сент-Брайда.
Он все бы отдал, чтобы занять место свидетеля вместо Джиллиан, чтобы жизнь его дочери не стала достоянием общественности. Но ему оставалось одно — наблюдать, как и всем остальным, чем в конце концов это закончится.
Чем ближе Амос был к кухне, тем сильнее казался аромат кофе. За столом сидела Джиллиан в белоснежном, символизирующем невинность платье, которое Мэтт Гулиган лично выбрал для суда, и, спрятавшись за баррикадой разноцветных коробок с сухими завтраками, ела хлопья.
Амос взглянул на дочь, которую частично скрывали коробки. Налил себе кофе, черный, как он любил. Потом опустился на стул напротив Джиллиан.
Между ними стояли три коробки. Он отодвинул одну. Когда он отодвинул вторую, Джиллиан перестала жевать.
Амос убрал все коробки, чтобы видеть дочь. Ее щеки залил румянец.
— Джилли… — негромко произнес он, сказав все одним словом. Джиллиан потянулась за коробкой с хлопьями и поставила ее на место — возвела стену. Потом взяла вторую, третью и поставила их по обе стороны от первой. Поднесла ложку ко рту и продолжила есть в молчании, как будто отца здесь вообще не было.
— Сидни! — что есть мочи кричал Мэтт, держа на вытянутых руках дочь, которая пыталась вручить отцу обслюнявленное печенье. — Не нужно так со мной, маленькое чудовище! Это последний чистый костюм.
Из-за угла показалась его жена с грудой чистого белья.
— Где пожар?
— Здесь! — ответил Мэтт, сунув ей дочь. — И огонь неистовствует. Сид, я не могу позволить ей испачкать мой костюм. Я тороплюсь в суд.
Сидни чмокнула дочь в макушку.
— Она просто хочет пожелать тебе удачи, верно, милая?
— Я не стану брать ее печенье, черт побери!
Она пожала плечами.
— Кто-то очень пожалеет, когда присяжные огласят оправдательный приговор.
Мэтт схватил свои бумаги и засунул их в портфель.
— Я не из тех, кто верит в талисманы.