— Неужели? Еще сегодня утром ты не мог дождаться, пока они придут. — Она обхватила ладонями руки Джека, и они стали вместе вымешивать тесто. — Вы поссорились?
— Рэчел Ковингтон мне не нравится. То есть я хочу сказать, что она мне нравится, но… но я ее не люблю. Я вообще девчонок не люблю.
— Они тебя дразнили?
— Я просто за нее заступился, потому что она не могла за себя постоять.
— Тогда ничего удивительного, что она запала на тебя, амиго.
Джек подпер щеку ладонью, не обращая внимания на то, что руки в муке.
— Кора, почему девчонки так себя ведут? Почему нельзя просто поблагодарить и все?
Корасон улыбнулась.
— Ты знаешь, как твоя мама составляет список тех, кому следует отправить открытку на Рождество? Она посылает их людям, которые присылают открытки ей, и с каждым годом этих людей становится все больше.
— Да уж, — пробормотал Джек. — А мне приходится облизывать эти чертовы марки!
— Следи за своими выражениями! — предупредила она. — Понимаешь, так и любовь. Один раз проявишь внимание, даже мимоходом, и ты навсегда в ее списке.
— А если я не хочу посылать Рэчел открытку в ответ?
Экономка засмеялась.
— Никогда не знаешь, что будет. Может, она все равно будет их присылать. А может, однажды пробежит список глазами и вычеркнет тебя.
— Я не хочу, чтобы она в меня влюблялась, — прошептал Джек. — Я скажу ей, чтобы перестала.
— Можешь сказать, но это ничего не изменит.
Джек ткнул кулаком в тесто.
— Почему?
— Потому что это ее сердце и только ей выбирать, кого любить, — ответила мексиканка.
Не было ничего удивительного в том, что Анна-Лиза Сент-Брайд брала под свое крыло и приводила в дом очередную «несчастную» в чулках и на высоких каблуках, которую отбила у сутенера на Седьмой авеню. Часто женщины приезжали в пентхаус с разбитой губой или сломанным носом, окутанные стыдом так же плотно, как и дешевым пальто, которое было на них надето. Около недели они жили в доме Сент- Брайдов, а потом появлялись из гостевой комнаты в джинсах и хлопчатобумажной рубашке; волосы, стянутые сзади в пучок, открывали заживающее лицо без грамма косметики. Джека всегда удивляли эти трансформации. Приходили старухами, а оказывались девушками-подростками.
Это были проститутки. Джеку этого знать не следовало, потому что ему было всего десять и его родители предпочитали делать вид, что проституции в Нью-Йорке не существует, как нет хулиганов, мэра- демократа и крыс в Централ-парк. Его в комнаты к гостям не пускали. Мать ходила туда-сюда, как Флоренс Найтингейл, носила им суп и одежду, а еще романы феминисток, таких как Бетти Фридан и Глория Стейнем. Отец как-то окрестил этих писательниц «цыпочками, которым не хватает настоящего мужика». Но хотя все делали вид, что между шлюхой наверху и приехавшей погостить двоюродной сестрой нет никакой разницы, Джек знал правду… и почему-то от этого знания у него всегда немного побаливал живот.
Как всегда, когда пентхаус блестел, а хлеб стоял в духовке, в воздухе витало ожидание. Джек сидел на лестнице и перебирал свои бейсбольные карточки, но на самом деле просто ждал, кто приедет в этот раз.
Без пятнадцати четыре приехала мама. А женщина, приехавшая с ней, оказалась совсем не женщиной.
Во-первых, она была меньше Джека. У нее были настолько большие глаза, что они занимали пол- лица, а такого грустного рта, больше похожего на крошечную прорезь, Джеку еще видеть не доводилось. Руки девочки нервно подергивались, как будто ей просто необходимо было что-то держать.
— Это Эмма, — сказала мама.
А девочка повернулась и стремглав бросилась назад в лифт.
Это было второе, что отличало ее от обычных «гостей»: она здесь оставаться не хотела.
— Отлично, — вздохнула Анна-Лиза, — в таком случае я еду в тюрьму.
Джозеф Сент-Брайд вздохнул.
— Анни, я понимаю, что у тебя разрывается сердце. Но ты не можешь забрать ребенка у родителей без разрешения опекунского совета.
— Ты ее видел? Что мне оставалось делать?
Она говорила так тихо, что Джеку пришлось напрячь слух, чтобы услышать разговор за закрытыми дверями библиотеки.
— Джозеф, ей всего девять лет. Ей девять лет, а ее сорокалетний дядя ее насилует!
Джек знал, что такое изнасилование: невозможно жить с такой матерью — предводительницей крестоносцев в борьбе против насилия над женщинами — и не знать этого. Изнасилование как-то связано с сексом, а секс — нечто слишком неприличное, о чем даже думать стыдно. Он попробовал представить, как Эмма, которая кричала и упиралась, когда ее несли наверх, занимается
— Пойди сам посмотри! — вдруг крикнула мама, и они поспешно вышли из библиотеки, настолько сосредоточенные на своем споре, что, слава богу, не заметили сидящего у дверей Джека.
Он тайком пробрался за ними. Они заперли девочку. Джек не помнил, чтобы за все годы, что мама занимается спасением несчастных женщин, она хотя бы раз кого-то закрывала в комнате.
Отец негромко постучал и вошел.
— Эмма, привет, — мягко сказал он. — Я муж Анны-Лизы.
Эмма открыла рот и начала кричать. Ее крик эхом отозвался у Джека в голове, и, вероятно, из-за него внизу даже лопнуло несколько хрустальных бокалов.
— Выйди, — велела мать, — она тебя боится.
Джозеф вышел в коридор, прикрыл за собой дверь и посмотрел на Джека.
— Мне очень жаль, что ты стал этому свидетелем.
Джек пожал плечами.
— А мне жалко Эмму, — ответил он.
Анна-Лиза обратилась в суд и получила временную опеку над Эммой. Прошел месяц. Девочка начала есть, стала выглядеть здоровее. Но каждую ночь она пыталась сбежать.
Однажды ее нашли под лестницей, где любил прятаться Джек с приятелями. Один раз в мусоропроводе. Еще раз ей удалось выбежать в прихожую, где Корасон ее и догнала.
Мама говорила: все потому, что Джозеф напоминает Эмме о том, что с ней произошло.
— Меня выгоняют из собственного дома. Никуда не поеду! — возмущался отец, и ссора вспыхивала с новой силой.
Джек ничего не говорил, но сам думал, что маму должно перестать беспокоить то, от чего бежит Эмма. На его взгляд, тайна заключается в том; куда она направляется.
Джек соорудил ловушку для грабителей, натянув перед дверью нейлоновую леску, уверенный, что обязательно проснется от шума падающего на ковер тела. Он выпрыгнул из постели и увидел лежащую на полу полностью одетую Эмму.
Она взглянула на него, оценивая, не из тех ли он, кого стоит бояться.
— Все в порядке, — прошептал Джек. — Я никому не скажу.
До этой секунды он не думал о том, что придется хранить ее секрет, возможно, даже помочь ей бежать.
Эмма прищурилась.
— Гонишь!