«Насекомых в 100 000 000 раз больше, чем людей».
Он размышлял об этом, об этих бесполезных фактах, потому что на них сосредоточиться было гораздо легче. Эдди придет его навестить? Он вспомнит, что произошло той ночью? Неужели его в очередной раз осудят?
Вдалеке послышались шаги. Обычно сюда, кроме уборщика, двигающегося по коридору в ботинках на мягкой подошве и со шваброй в руке, не заглядывала ни одна живая душа. А этот человек шагал решительно и остановился прямо у его двери.
— Как я понимаю, вы не изменили своего решения, — сказал директор. — Хочу вам кое-что сообщить. Сегодня к вам приходил посетитель, которого, разумеется, не пустили, поскольку вы находитесь в карцере.
Посетитель? Эдди?
При одной мысли о том, что она оказалась в подобном месте, от понимания того, что ей никогда бы не пришлось через это пройти, если бы не он, Джек заплакал. Слезы текли по его лицу, смывая грязь и, вероятно, толику гордости.
Он поднял руку и яростно почесал голову.
«Человек, — подумал Джек, — случайно проглатывает за год в среднем четыреста тридцать жучков».
По роду своей деятельности Джордану приходилось иметь дело и с преступниками, и с теми, которые были уверены, что их подставили. Его работа состояла не в том, чтобы судить их за совершенные преступления или за неправильное толкование законов. Но у него никогда еще не было клиента, который бы столь упорно стремился к саморазрушению… и ни секунды не сомневался в том, что его подвергают судебному преследованию.
Очередная группа заключенных вернулась с прогулки, нарушив беседу, которую они вели через металлическую дверь карцера. Джордан поерзал на раскладном стуле.
— Это просто одежда, Джек, — устало убеждал он в десятый раз за последние несколько минут. — Всего лишь одежда.
— Вы когда-нибудь слышали о человеческом кожном оводе? — негромко поинтересовался Джек.
— Нет.
— Это такое насекомое. Этот овод откладывает яйца на москитов. Когда москит садится на человека, личинки проникают под кожу. С током крови они могут путешествовать по телу и даже попасть в мозг. — Он грустно засмеялся. — А человек думает, что худшее, что с ним случилось, — это укус москита.
«Здесь нужен психиатр», — подумал Джордан.
— Что ты хочешь мне сказать, Джек? Что ты инфицирован?
— Если я надену тюремную робу, то стану одним из них. Это не просто одежда. Как только она коснется моего тела, система проникнет мне под кожу.
— Система… — повторил Джордан. — Ты мне будешь рассказывать о системе, Джек? Система говорит, что как только директор тюрьмы Уоркрофт решит, что твой карцер нужен ему для других целей, он отправит тебя в одиночную камеру в тюрьме штата. Если, находясь здесь, ты думаешь, что тут не курорт, то можешь мне поверить — это еще цветочки. В Конкорде, в одиночной камере, надзиратели носят полную амуницию — щиты и каски с забралами и ботинки с железными носками. Они будут повсюду следовать за тобой, когда бы ты ни покинул свою крошечную камеру, находящуюся в строгой изоляции. И возле камер стоят пуленепробиваемые кабинки, где надзиратели сидят и следят за каждым твоим шагом. Они смотрят, как ты ешь, спишь, справляешь нужду. Как ты дышишь, Джек! Ты и три других идиота, которые будут сидеть с тобой в одном блоке и которые, скорее всего, попали туда не потому, что отказались надевать комбинезон.
— В тюрьму штата я не поеду.
— А никто, черт возьми, у тебя и спрашивать не будет! — заорал Джордан. — Неужели ты не понимаешь? Ты уже в тюрьме. Прими это как данность. Потому что каждый раз, отвлекаясь на мысли о твоем поведении, я попусту теряю время, вместо того чтобы заниматься делом, Джек.
Несколько минут из камеры не доносилось ни звука. Джордан приложил ухо к двери. Послышался тихий, усталый голос:
— Меня пытаются превратить в того, кем я не являюсь. Эта футболка… эти штаны… единственное, что осталось от меня прежнего. Я должен видеть их постоянно, Джордан, чтобы не начать верить в то, что они говорят.
— А что им говорить, Джек? — надавил Джордан. — Что на самом деле произошло?
— Не помню.
— В таком случае почему ты, черт побери, так уверен, что не насиловал ее? — возразил Джордан.
Он потряс головой, пытаясь взять себя в руки. Он не намерен слушать душещипательные истории! Если его подзащитный хочет попасть в Конкорд… что ж, суд возместит Джордану расходы на проезд.
— Я подал ходатайство о том, чтобы суд назначили побыстрее. Прокурор уже подписал повестку о предоставлении поименованных документов и установленной информации, — сказал он, меняя тему разговора. — Скоро мы получим от психиатра историю болезни Джиллиан Дункан.
— Она сумасшедшая? Я так и знал.
— Она лечилась у психиатра, когда была ребенком, и к данному делу это может не иметь никакого отношения.
— Что еще у нас есть? — спросил Джек.
— Ты.
— И это все?
— Этого вполне достаточно. — Джордан прижался лбом к железной двери. — Теперь ты понимаешь, почему мне нужно, чтобы ты в корне пересмотрел свое поведение?
— Ладно.
Согласие било таким тихим, что Джордан нахмурился, уверенный, что ослышался.
— Что?
— Я сказал, что пересмотрю. Надену комбинезон. Но вы должны оказать мне услугу.
Джордан почувствовал, как снова закипает.
— Я тебе ничего не должен. А вот ты…
— Ради бога, принесите ручку! Это все, что я прошу.
Ручку… Джордан опустил глаза на гелевую ручку, которую держал в руке. Слишком быстро у Джека менялось настроение. Он представил, как его подзащитный хватает ручку и вонзает себе в шею.
— Не думаю, что это возможно…
— Пожалуйста! — молил Джек. — Ручку.
Джордан медленно просунул ручку через щель в двери. Через несколько минут Джек вернул ее, обмотанную выцветшей голубой тканью. Кусок футболки, понял Джордан. Джек оторвал кусок от своей чертовой драгоценной футболки, чтобы написать на нем что-то.
— Вы можете передать это Эдди Пибоди? — попросил он.
Джордан развернул записку. На ткани было написано всего одно слово, которое можно было рассматривать и как комплимент, и как обвинение.
— Почему я должен тебе помогать? — спросил Джордан. — Ты же мне не помогаешь!
— Теперь буду, — пообещал Джек.
И на секунду — на этот раз Джордан не сразу вспомнил, с кем говорит, — он на самом деле ему поверил.
— Господи, Томас! — Джордан поморщился от того, как хлопнула дверь. — Можно не так громко?
Увидев отца, который лежал на диване с полотенцем на лбу, Томас остановился. Селена коснулась его плеча.
— Бедняжечке сегодня пришлось поработать, — проворковала она. — Он так изнервничался.
— Он слышит, что ты о нем говоришь, и у него еще сильнее болит голова. Она словно наполнена
