Мэтт молчал. Чарли не выдержал и взорвался:
— Ты хочешь сказать, что я заставил этих девочек пройти через ад и все напрасно? Они расстроены. Присяжные примут это в расчет и не станут обращать внимания на небольшие расхождения, которые не имеют принципиального значения.
— Не имеют принципиального значения? — повысил голос Мэтт. — Здесь все имеет значение, Чарли. Каждая мелочь. Ваша работа сказывается на моей работе. Это не какая-то мелкая кража. Речь идет о хищнике, и единственный человек, у которого есть оружие, чтобы его уничтожить, — это я. Пока не расставлены все точки над «i», этому ублюдку легче выйти сухим из воды и сделать это снова.
— Послушай, это не я виноват…
— Тогда кто? Кто виноват, что Джиллиан Дункан будут мучить кошмары и она до конца жизни не сможет доверять мужчинам, не сможет иметь нормальных сексуальных отношений? Даже если Сент-Брайд проведет за решеткой всю жизнь, потерпевшая никогда полностью не оправится от случившегося. А это означает, что ни ты, Чарли, ни я не сможем забыть о том, что произошло.
Раздраженный голос отца напугал Молли. Она скатилась с игрового коврика и заплакала. Мэтт подхватил ее на руки и прижал к груди.
— Тс-с, — прошептал он, повернувшись к Чарли спиной и покачивая дочь, — папа здесь.
Городок Лойал в штате Нью-Хэмпшир был как раз из тех поселений, которое лучше всего выглядят осенью, когда опадают, подобно драгоценностям, листья, или зимой, когда снег укрывает его пушистым одеялом, сравнивая долины и холмы. Даже сейчас, в конце весны, благодаря выкрашенным в белый цвет зданиям и ученицам в школьных формах холмистая центральная лужайка скорее напоминала декорацию какого-то кинофильма, чем реальное место, где живут люди.
Эдди припарковала машину у универсального магазина, где женщина в высоких ботинках и юбке с фалдами писала на витрине слово «Распродажа». Эдди прикрыла рукой глаза от солнца и подошла к ней.
— Ботинки за пять девяносто девять? Отличная покупка!
Хозяйка магазина обернулась и окинула ее оценивающим взглядом.
— В Уэстонбрук приезжают учиться девочки, которые даже не предполагают, что с апреля по июнь тут настоящее болото. Резиновые сапоги разлетаются, как горячие пирожки.
— Похоже, школа делает вам кассу.
— Еще бы! Ведь в Лойал больше ничего нет. Наш городок нанесли на карту в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, когда основали Уэстонбрук.
Эдди удивилась, что школа такая старая.
— Правда?
Женщина засмеялась.
— В административном корпусе вам подарят красочную брошюру и проведут экскурсию. Приехали осмотреться, чтобы потом привезти сюда дочь, да?
Эдди замерла. Эта женщина только что подсказала ей верный способ достижения цели. Не может же она просто ворваться в кабинет директора и спросить его о Джеке! С другой стороны, если она обеспокоенная мать, до которой дошли слухи… Что ж, скорее всего, она сможет найти тех, кто с удовольствием расскажет, что здесь произошло.
— Да, — улыбнулась Эдди. — Как вы догадались?
— Миссис Дункан, если не ошибаюсь?
В кабинет вошел Херб Тейер, директор Уэстонбрука. Эдди сидела на изящном диванчике восемнадцатого века и пила чай из тончайшего французского фарфора, изо всех сил пытаясь спрятать свои поношенные ботинки.
— Пожалуйста, без церемоний. — Он кивнул на собственные ноги в резиновых сапогах. — К сожалению, когда Уильям Уэстон основал нашу школу на берегу ручья, он не подумал о том, что весной в Нью-Хэмпшире земля превращается в кашу.
Эдди улыбнулась, делая вид, что он сказал что-то смешное.
— Рада знакомству, мистер Тейер.
— Взаимно. — Он сел напротив и взял с подноса свою чашку. — Уверен, вам уже сказали в приемной комиссии, что срок подачи заявлений на поступление, к сожалению, истек…
— Да, сказали. Джиллиан училась в Эксетере… но мы с Амосом предпочли бы, чтобы школа располагалась поближе к Сейлем-Фоллз.
— Амос? — переспросил директор, разыгрывая удивление. — Амос Дункан из «Дункан фармасьютикалз»?
— Верно.
Тейер улыбнулся еще шире.
— Уверен, мы сможем найти для нее местечко, если проявим немного изобретательности. Нам не хотелось бы отказывать девочке, которая может стать настоящей находкой для Уэстонбрука.
«Больше всего вас интересуют активы ее папочки и то, что вы сможете с них поиметь».
— Мы очень заинтересованы в вашей школе, доктор Тейер, но до нас дошла некая тревожная… информация. Надеюсь, вы сумеете все прояснить.
— Я к вашим услугам, — с важным видом ответил он.
Эдди взглянула директору прямо в глаза.
— Это правда, что один из ваших преподавателей был осужден за изнасилование?
Она увидела, как краска медленно заливает его щеки, как будто поднимается ртуть в столбике термометра.
— Уверяю вас, миссис Дункан, наш профессорско-преподавательский состав — элита учительского корпуса.
— Вы не ответили на мой вопрос, — холодно заметила Эдди.
— Это прискорбное происшествие, — объяснил Тейер, — любовная связь между старшеклассницей и учителем. Ни один, ни вторая уже не имеют к Уэстонбруку никакого отношения.
Сердце Эдди упало. Она-то надеялась, что Тейер скажет, что все это вранье и такого никогда не было. И вот тебе на: доказательство того, что Джек жил здесь, что-то совершил и был осужден.
С другой стороны, сексуальная связь с несовершеннолетней — это не то же самое, что изнасилование. Влюбиться в девочку вдвое моложе себя — не такое преступление, как принудить ее к соитию силой. Ни того ни другого Эдди понять не могла. Но первое, возможно, могла бы простить.
— А что именно произошло?
— Я не могу распространяться… ради самой школьницы. Уверяю вас, школа приняла меры, чтобы подобное больше не повторилось, — продолжал директор.
— Да? Теперь все ваши учителя моложе шестнадцати лет? Или ученицы повзрослели?
Произнеся эти слова, Эдди тут же о них пожалела. Она взяла свою куртку и с достоинством встала.
— Думаю, доктор Тейер, мы с Амосом должны все взвесить, — чопорно заявила она и вышла, чтобы не наломать еще больше дров.
— Когда переносишь переменную в эту сторону, делишь ее, — объяснял Томас, — ты как будто дергаешь у нее из-под ног коврик… и она исчезает на этой стороне от знака равенства.
Челси сидела так близко, что Томас не переставал дивиться, как ему вообще удается объяснять ей азы алгебры. Одного запаха ее шампуня, яблочного с нотками мяты, было достаточно, чтобы у него закружилась голова. Боже, а то, как она нагнулась над тетрадью, чтобы видеть, что он написал… Ее волосы касались металлической спирали, на которой держались листы тетради, и Томас мог думать только об одном: каково оно, когда эти локоны касаются твоей кожи?
Томас сделал глубокий вдох и отодвинулся на несколько сантиметров. Не помогло, ведь они сидели на кровати Челси — на ее кровати! — где она спала в чем-то розовом и тонком (он видел, что из-под подушки выглядывает ее пижама).
Когда он отодвинулся, Челси улыбнулась.